Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

   — Со мною, со мной, и здоров!

Не отпускали друг друга Офонас и царевич Микаил. И взором светло-карих глаз полонял, затоплял Микаилово лицо Офонас; глядел, понимал. Сказал быстро и просто:

   — Я видел...

И Микаил не спрашивал, кого видел Юсуф, потому что уже знал, понял, кого видел Юсуф...

Оторвались друг от друга.

   — Я догадался почти тотчас, что увижу того самого человека, — сказал Микаил, обернувшись к Асад-хану. И продолжил: — Он правду говорит. Я дал ему имя «Юсуф».

Асад-хан подозвал одного из слуг и приказал:

   — Отпустите беспрепятственно и верните коня!

Офонас почуял себя уже свободным, бесстрашным и дурашливым.

   — А что же тысяча золотых монет? — спросил. И даже и будто чуть глумился над правителем.

   — Какая тысяча монет? — Приоткрытый в словах рот Асад-хана смеялся белыми зубами. — Какая тебе тысяча монет? — повторил Асад-хан. — Разве ты принял правую веру? За что тебе тысячу монет отдать?

   — Хан милостивый! — Офонас припал размашисто на колени и снова поднялся. — Я не прошу тысячу монет! Прикажи сыскать вора, укравшего мои деньги...

Микаил, улыбнувшись бегло, спросил, каковы деньги украдены у Юсуфа.

Офонас рассказал, сколько было денег и как прятал их в земляной ямке под лавкой постельной, за ножку приподымал лавку...

   — Вора я сам сыщу! — сказал Микаил. — Если Асад-хан позволит мне сыскивать. Он — хозяин, я — гость...

   — Позволяю! — сказал Асад-хан.

   — И если позволит мне щедрый хозяин, — продолжил Микаил, — я бы приблизил Юсуфа и оставил при себе, в тех покоях, что отвёл мне, гостю, щедрый хозяин...

   — Позволяю охотно, — засмеялся Асад-хан.

   — Идём со мною, — обратился Микаил к Офонасу. Но, остановившись у дверцы, закрытой ковром, полюбопытствовал у Асад-хана: — Щедрый правитель отдал бы этому чужеземцу тысячу золотых монет за обращение в правую веру?

Асад-хан и Микаил рассмеялись вперегонки.

   — Я бы не отдал, — сказал Асад-хан, смеясь, — я бы не отдал, а он бы не обратился!..

В покоях, отведённых Микаилу, Офонас встретился радостно с Хамидом-хаджи. Микаил велел подать кушанья и напитки.

   — Я сейчас прикажу послать в караван-сарай за твоим имуществом, — обратился Микаил к Юсуфу. — Где ты остановился?

Офонас сказал, но добавил, что хозяин постоялого двора не отдаст то немногое, чем владеет Офонас:

   — ...Я ведь ему должен...

Микаил тотчас спросил, каков долг Офонаса хозяину постоялого двора, и отослал тому деньги со слугой, который должен был взять имущество Офонаса.

   — Ты накажи, чтобы шапку мою не позабыл твой служитель! — напомнил Офонас.

Микаил, смеясь, наказал слуге посланному не позабыть шапку.

Слуга ушёл, а Микаил, Хамид-хаджи и Офонас поужинали вместе. Офонас таковую легкоту чуял в себе, словно бы знал Микаила с самого детства своего и будто всегда Микаил был его покровителем и оказывал ему и самую большую милость: позволял говорить легко и свободно, будто Офонас ему ровня...

К концу ужина вернулся посланный слуга, принёс вещи Офонаса и говорил, что отдал деньги хозяину постоялого двора и что все дивятся много...

Офонас улыбался одними глазами светло-карими, представляя себе, как все сбежались на постоялом дворе и дивились одетому хорошо слуге Микаила, явившемуся на хорошем коне и с оружием хорошим за малыми пожитками Офонаса. И, улыбаясь, поглаживал Офонас старую меховую шапку, будто она была почти что живое существо, такая здесь ненужная, одинокая, непохожая на всё здесь; но она, пушистая, будто говорила, шептала Офонасу бесшумно, что где-то далеко, в далёкой дали жива заснеженная Тверь, и могилы, Настина и Ондрюшина, живы!..

Ужинали весело. Хамид-хаджи припоминал подробности путешествия, сколько он повидал, приметливый, продвигаясь с Микаилом в Хундустан... Микаил более молчал, лишь изредка и словами краткими подтверждая слова Хамида-хаджи.

После ужина подали бетель по индийскому обычаю. Хамид-хаджи сказал, что приобыкнул к этому индийскому лакомству и посмеивался сам над собою. Пожевали бетель, затем Хамид-хаджи оставил своего воспитанника наедине с Юсуфом.

   — Теперь говори, — сказал Микаил. И был странен его тихий голос; в голосе этом не звучало, не билось нетерпение, а чуялась некая робость чудная, непонятная...

И Офонас принялся рассказывать, выговаривать Микаилу всё, что видел, что знал о Мубараке и Дарии-биби. Не потаил ничего!

   — Он ведает от меня о твоём благородстве! — сказал Офонас Микаилу.

Тот слушал молча, не перебил ни разу; смотрел и будто и не видел Офонаса; локтем давил, придавливал тугую подушку зелёную шёлковую, ладонью подпёр щёку...

Офонас завершил свои слова, рассказав о свадьбе Мубарака — Хусейна Али с Дарией-биби.

Замолчал Офонас. И Микаил по-прежнему не произносил ни слова. Встревожился Офонас.

   — Что ты думаешь делать, господин мой? — спросил.

И Микаил заговорил наконец:

   — Ты не солгал в своих речах, обращённых к этому разбойнику Хундустана. Я не совершу неблагородных поступков, я не предам даже разбойника! Но пусть решает судьба. Я верю, судьба сведёт меня с ним в поединке.

Офонас понурился и не говорил ничего.

Микаил переменил позу и сидел теперь, опершись о подушки обеими руками, растопырив пальцы.

   — Сыщем того, кто украл твои деньги, — сказал Микаил спокойно. — Думаешь ли ты на кого-нибудь?

   — Постоялый двор — проходной двор! — сказал Офонас. — Кто разберёт!..

   — С женщинами ты здесь имел дело?

   — Было. Последнее время всё к одной жонке хаживал, она мне и платье мыла.

   — Завтра пойдём к ней.

   — Не могла она взять! Я с ней был, а вернулся — и нет денег!

   — Завтра пойдём к ней.

   — Не хочу! — Офонас замотал головой. — Срамно! Имел дело близкое с жонкой, деньги давал ей, а пойду сыскивать как воровку!.. Нет!..

   — Не хочешь идти? Тогда к чему жалобился? Молчал бы о краже!

   — Я таков: сначала говорю, после уж думаю.

   — Деньги небось украл её дружок, а она навела его на тебя.

   — Эй, пусть оно!

   — Гляди! Я тебе должен денег дать?

   — Пусть и ты, мой господин.

   — Я дам тебе денег, только деньги у тебя не держатся.

   — Воля твоя, господин мой. Ты уже одарил меня своим милосердием, ты уплатил мой долг.

   — Я не спрашиваю тебя, что ты станешь делать без единой монеты. Мир велик, широк, и образов его много. Не всегда возможно обрести спасение жизни, но всегда возможно найти деньги на жизнь, покамест ты жив. Но не думай о моих словах. Я дам тебе денег.

   — Я благодарю тебя, господин мой.

   — Оставим слова благодарности. Ты согласен остаться со мной и последовать за мной?

   — Куда будет твой путь?

   — Мой путь будет навстречу моей судьбе. И я знаю теперь: мой путь будет навстречу разбойнику Мубараку!..

Офонас одно мгновение мыслил. И глаза Микаила смотрели досадливо и почти гневливо.

   — Я не боюсь твоего гнева, господин мой. Но я последую за тобой, покамест судьба твоя не прояснится. А в прояснение судьбы твоей я верю.

   — Вот за что я привязан к тебе — за твои чудачества и за твою чудную мудрость!..

Офонас писал в Смоленске:

«А в том Чюнере ханъ у меня взял жеребца, а уведал, что аз не бесерменянин — русинъ. И он молвит: «Жеребца дам да тысящу златых дам, а стань в веру нашу — в Махмет дени; а не станет в веру нашу, в Махмет дени, и жеребца возму, и тысячю златых на голове твоей возму». А срок учинил на четыре дня, в Оспожино говейно на Спасов день. И Господь Богъ смиловался на свой честный праздникъ, не оставил милости своеа от меня грешнаго и не велел погибнути в Чюнере с нечестивыми. И канун Спасова дни приехал Михайла царевичь и ся о мне печаловал. И он у хана меня отпросил, чтобы мя в веру не поставили, да и жеребца моего у него взял. Таково Осподарево чюдо на Спасов день. Ино, братие русстии християня, кто хощет поити в Ындейскую землю, и ты остави веру свою на Руси, да воскликнув Махмета да поити в Гундустаньскую землю».