Держава (том второй)

Вот и Урал.

Велели проводнику разбудить их ранним утром, дабы поглазеть на каменный столб с надписью «Европа» на одной стороне, и «Азия», на другой.

В самом столбе ничего примечательного с эстетической точки зрения не имелось… Но с моральной и географической…

— Господа, поздравляю, — разлил купленное в ресторане вино Аким. — Мы в Азии. Пьём вино в другой части света, — поднял стакан в подстаканнике, в котором подают чай исключительно в поездах.

— За необъятность нашей великой России, — произнёс второй тост Зерендорф. — Осторожнее, хорунжий, не обмочитесь вином, — уязвил «партизана».

— Мы никогда не видели настоящих гор, — взволнованно произнёс Глеб, не отводя взгляда от открывающейся картины за окном. — Оказывается, горы восхитительны. Покрытые лесом склоны. Отвесные скалы. Река в ущелье… Это не холм в Рубановке и даже не горка в Дудергофе.

— А по мне, средняя полоса России краше, — наполнил стаканы Аким. — Одна Волга чего стоит. А запах сирени, а соловьи.

— Волга — ручей против здешних рек, — с восторгом воскликнул его брат. — А сирень с соловьями есть и здесь.

— Вот и переезжай в Сибирь на местожительство, — возмутился Аким. — Напиши в газету: «Я люблю Микадо. Хорунжий Глеб Рубанов». И за государственный счёт поселишься в этих прекрасных местах.

Незаметно добрались до Челябинска.

— Здесь даже паровозный дым какой–то вонючий, — вышли размять ноги на станции.

— Это оттого, господа, — просветил их усатый проводник с добродушным русским лицом, — что паровоз теперь топится каменным углём, добытым на Оби.

— На твоей любимой сибирской реке, — попенял брату Аким.

— Стоянку вместо часа.., — произвёл театральную паузу проводник, громко высморкавшись в не первой свежести платок, — продлили до трёх…

«Паровоз что ли им протирал?» — отвернулся от простецкого дяди Аким:

— Господа, давайте возьмём извозчиков и осмотрим город, — предложил друзьям.

После экскурсии братья Рубановы решили совместно написать письмо Натали. Кому первому пришла в голову эта идея, они потом спорили до самого Омска.

— Давай так начнём, — озвучивал свою мысль Аким: «Дорогая Натали. Пишут тебе братья Рубановы».

— Не пойдёт! — отверг «вступление» младший из братьев. — Слишком вульгарно. Лучше напишем дипломатично: «Здравствуй Натали. Пишут тебе Аким и Глеб Рубановы».

— Ладно, — согласился старший и продолжил: «Благополучно прибыли в Челябинск. По приезде на станцию, я, Аким Рубанов, предложил этой сонной мухе, Глебу, покататься на извозчике», — подмигнул товарищам.

— Нет, ну давай серьёзнее отнесёмся.

— Тогда напиши, что снится Москва, конюшня и полковые огороды, — развеселил Аким друзей.

— Да ну тебя, — почесал за ухом химическим карандашом Глеб, затем послюнявил его и вывел: «Объехали весь город».

— Особенного ничего не представляет, — вставил Аким. — На улицах много облезлых котов. А мы тебя целуем…

— Ну хватит что ли, — рассердился младший и продолжил послание: «Город выглядит довольно прилично и даже имеет хороший Народный дом»,

— Ну, право, такой распрекрасный, что хоть бы и впору уездному городу, — сумел вставить Аким.

— Отстань, — от усердия брат высунул синий от карандаша язык и продолжил: «Просторный зрительный зал, чайная и библиотека. Большая сцена…»

— И очень удобная «галёрка», — вставил старший.

— Ещё раз отстань, — обильно послюнявил карандаш и продолжил: «Снаружи здание тоже довольно красиво…»

— И весьма напоминает полковую конюшню, — ловко увернулся от тычка Аким. — Как жаль, что мы вдали от тебя, — уже серьёзно произнёс Аким, и Глеб согласился с этой сентенцией и продолжил сочинять:

«Но мысленно мы с тобой. Как поживают родные? Как отец и тётушка? Жмём твою руку…»

— Да напиши хоть — целуем, — посоветовал Аким, подумав, что написал бы всего три слова: «Люблю. Люблю. Люблю».

Проводник принёс чай и шарахнулся к двери, глянув на синие губы хорунжего.

— Из петли, что ли, вынули? — охнул он, плеснув на себя кипятком, прибавив к душевным, ещё и физические мучения.

— Утопиться хотел, — загоготали пассажиры.

— На первой станции отправишь письмо, — сунул проводнику конверт и рубль «утопленник».

«Завещание, наверное», — мигом сунул в карман приятную купюрку проводник, несколько залечив душевно–физические страдания.

____________________________________________

Взоры европейской России в этот день были направлены не на челябинский вокзал с поездом Москва—Владивосток, а на Одесский порт, где встречали первую группу «варяжцев».

Переведённый в одесский гарнизон подпоручик Банников стоял на Царской пристани среди огромной толпы встречающих и хмурился: «Я ведь не в Одессу просился, а на Дальний Восток», — думал он, вглядываясь в морскую даль.

День выдался солнечный, но ветреный. Он зябко поёжился, переведя взгляд на разукрашенную флагами и цветами набережную.

— Герои на пароходе «Малайа» прибудут, — слушал говор встречающих, — вон, навстречу им «Святой Николай» вышел, — отвлёкшись от разговоров, стал смотреть на блёстки морской зыби и отошедший от пристани пароход.

— Как обнаружит на горизонте «Малайу», так враз флагами расцвечивания разукрасится.

— Да знаю, раздался за спиной Банникова другой голос. — По этому сигналу береговая батарея даст залп из салютных пушек.

Так вскоре и произошло.

Грянул залп, и из гавани вышла целая флотилия яхт.

— На одном из судов сам начальник Одесского порта находится и рядом с ним заслуженные георгиевские кавалеры.

«И откуда все, всё знают? — удивился подпоручик. — Кроме военных, конечно», — прислушался, с любопытством черпая информацию от зевак.

— Поднявшись на борт «Малайи», он вручит варяжцам георгиевские награды, — болтали за спиной.

В два часа дня, под крики «Ура» и бесконечные туши нескольких полковых оркестров, «Малайа» вошла в гавань.

— Капитан второго ранга Степанов по трапу сходит, — комментировал зритель, не забывая кричать «Ура».

— Да вижу, — отвечал другой. — Священник приморской церкви отец Атаманский встречает и образ святого Николая — покровителя моряков, ему подносит.

— А вот и команда на берег сходит. 268 нижних чинов, — больно толкнул Банникова в бок стоящий рядом чиновник. — Это только первая партия. Сам Руднев и остальные моряки позже прибудут.

Толпа, вслед за варяжцами ринулась к Потёмкинской лестнице, а затем на Николаевский бульвар.

Идущие неровным строем моряки, во главе со старшим офицером «Варяга» Степановым, поднялись по лестнице и прошли сквозь триумфальную арку с надписью из цветов «Героям Чемульпо».

На бульваре городской голова, согласно отработанной церемонии, поднёс капитану хлеб–соль на серебряном блюде и прослезился, произнося приветственную речь, закончив её словами:

— Вся Россия и Одесса гордятся вами. А на этом блюде с хлебом и солью выгравировано: «Привет Одессы удивившим мир героям «Варяга».

Народ вокруг закричал «Ура».

На площади перед зданием думы отслужили торжественный молебен, и матросы направились угощаться в Сабанские казармы.

Офицеров пригласили на банкет в юнкерское училище.

На следующий день герои Чемульпо, потирая больные головы, направились из Одессы в Севастополь.

Вновь ревущая приветственное «Ура!» многотысячная толпа на набережной, и гром оркестров.

Навстречу вышел миноносец, подняв сигнал «Привет храбрецам».

На Севастопольском рейде, пароход с героями, семью артиллерийскими выстрелами приветствовали с броненосца «Ростислав».

Первым на борт «Святого Николая» поднялся главный командир Черноморского флота вице–адмирал Скрыдлов.

Обойдя строй, он обратился к прибывшим с речью: «Здорово родные. Поздравляю с блестящим подвигом. Вы, как истинно русские моряки, удивили весь свет своею беззаветною храбростью, защищая честь России и Андреевского флага, готовые скорее умереть, чем отдать судно врагу. «Варяг» погиб, но память о ваших подвигах жива и будет жить многие годы. Ура!».