Держава (том второй)

— Жрёт, курва, пучок за пучком, а тепла не даёт, — осудил китайскую печурку.

— Козлов, — в свою очередь осудил его Аким. — А ведь до твоего прихода полы чистые были. Хоть бы удосужился пучком соломы грязь с обуви соскрести. Нет на тебя Пал Палыча, — скорбно вздохнул Рубанов.

Вспомнив фельдфебеля, Козлов, словно от озноба, передёрнул плечами и почистил сапоги, бросив грязную солому в огонь.

— Э-эх, дровишек бы сюды, — размечтался он.

— Ты зубы не заговаривай, а сходи четыре бутылки вина принеси, — распорядился Аким. — И хлеб там завёрнут. Мясо вяленое.

Вместо вяленого мяса, толстый китаец, похожий на нарисованного божка, принёс огромное блюдо жареной свинины с бобами и подливой, а похожий на фавна Козлов — четыре бутылки вина.

— Жизнь начинает налаживаться, господа, — потёр ладони Зерендорф.

— Никита, — добродушно уже обратился к денщику Аким, — неси мой волшебный сундучок с тарелками, ложками и чашками… А потом поужинайте вяленым мясом.

До отвала наевшись, офицеры легли на покрытые циновками каны, укрывшись не высохшими ещё бурками.

Ночью Аким проснулся и долго ворочался с боку на бок. Наконец сел, глянув в мутное оконце, и увидел звезду.

«А ведь дождь–то перестал, — зевнув, по–деревенски перекрестил рот. — Пойти прогуляться? Всё равно сна нет», — одевшись, накинул на плечи сухую уже бурку.

Небо было усеяно звёздами.

«Сколько их здесь, — подивился Рубанов. — Больше, чем в России», — по еле заметной дорожке вышел со двора и стал подниматься на сопку.

Небо и земля были тихие и сонные. Сопка оказалась высокой, а тропинка — каменистой и узкой: «Это не мандаринская даже, а какая–то ореховская тропа или семечная… Две курицы не разойдутся… Даже в трезвом виде», — попытался развеселить себя, но споткнувшись, чуть не упал и сразу стало не до смеха.

Поднявшись на вершину, замер, поражённый неземной, словно нарисованной художником красотой природы.

«А ведь здесь всё чужое, — подумал он. — Даже звёзды, небо и воздух», — поднял вверх руки и, глядя в бездонную чужую высь, громко закричал:

— О–о–го–го–го–о!

Внизу откликнулись собаки, а вверху — эхо.

Он вгляделся в чужую даль, и кроме гряды сопок в мутной серости чужого неба ничего не увидел. А вскоре, неожиданно наползший туман скрыл от взгляда и их.

Ему стало неуютно и зябко в этом чужом промозглом мире.

«Надо спускаться», — решил он.

Внизу, почти у подножия, услышал какой–то шелестящий звук, и сапог его намок в струящемся по камням ручье. Черпнув ладонью воды, Аким попробовал её и выплюнул: «И вода здесь чужая и невкусная… Не сравнить с рубановской».

Позавтракав, офицеры, позёвывая, взгромоздились на своих невзрачных коньков и поехали со двора, стараясь не задавить невесть откуда набежавших кур, двух маленьких визгливых собачонок и трёх солидных чёрных, щетинистых свиней.

— А дружка–то их слопали вчера, — кивнул на живность старший Рубанов.

— Собачек разве три было? — развеселил компанию его брат. — Господину Зерендорфу чего–то не по себе стало, — отметил он, вливаясь с друзьями в скрипящую вереницу двуколок и арб.

За этот марш–бросок осилили 35 вёрст, и на пятый день, к вечеру кавалеристы наткнулись на штаб отдельной Забайкальской казачьей бригады.

Пехотные подпоручики нашли свой штаб только утром.

Здесь они узнали, что 31 марта, русская эскадра вышла из гавани Порт—Артура на поддержку возвращающихся с боем из ночного крейсерства миноносцев. Адмирал Макаров, по–видимому, решил завлечь неприятеля под обстрел русских береговых батарей, и потому отдал приказ эскадре отходить.

Сам он находился на эскадренном броненосце «Петропавловск», когда тот, по нелепой случайности, наткнулся на японскую мину.

— Мачта обрушилась на мостик, на котором стоял Степан Осипович, — энергично размахивая руками, рассказывал им штабной офицер. — Вместе с ним погибли начальник штаба флота контр–адмирал Молас и художник Верещагин, — поднявшись со стула, перекрестился на икону офицер.

Друзья последовали его примеру.

— К нам попала английская газета «Таймс». Слушайте комментарий, — вновь усевшись за стол, раскрыл газету штабист: «Россия лишилась прекрасного корабля, но ещё более потеряла в лице человека, которому предстояло, вероятно, сделать русский флот важным фактором в войне». — Но Бог спас от гибели находившегося на корабле великого князя Кирилла Владимировича, — вскочив из–за стола, вновь перекрестился на икону в углу. — Ну что ж, господа. Отправляйтесь на поиски 11‑го восточно–сибирского стрелкового полка, в котором и продолжите дальнейшую службу, — развернул на столе карту, принявшись поначалу активно разъяснять дислокацию. Постепенно пыл его угас, и он с тупым удивлением разглядывал нанесённые стрелочки и кружочки.

Подпоручики поняли, что офицер толком и сам не понимает, где находится полк, и вежливо поблагодарив штабиста, направились на поиски боевой единицы.

— Сопка на сопке и сопкой погоняет, — бурчал Зерендорф, оглядываясь по сторонам с лохматого конька.

— Скажи спасибо, хоть дождь перестал, — нашёл положительную чёрточку в хмурости жизни Рубанов. — Судя по объяснениям и стрелочкам на карте, полк расположился в–о–о-н за той рощей, — показал рукой Аким.

Но за рощей, к его вящему изумлению, оказалось китайское кладбище.

— Несколько гробов не закопано, видать ханшина китаёзы перебрали, — испуганно закрестились нижние чины.

— Ну, значит, у подножия в–о–о-н той сопки, — выдвинул новое предположение Аким. — Дымок от костров чуешь? — обратился к Зерендорфу, стараясь не глядеть на гробы.

— Чужие ритуалы — потёмки, — буркнул тот.

На след полка наткнулись случайно или, как потом доказывал Акиму Зерендорф, по его внутреннему наитию.

У подножия сопки жизнеутверждающе чадили три батальонные кухни. Кашевары и показали им правильное направление.

Через два часа в долине, между двух сопок, офицеры увидели палатки и солдат возле них.

Подъехав к босому нижнему чину, практически сунувшему ноги в костёр, и не подумавшему даже пошевелиться при приближении офицеров, поинтересовались: «Братец, это 11‑й полк?»

На что тот и ухом не повёл.

Разъярившись, Аким спрыгнул с конька и шагнул к солдату.

Подумав, что запросто может схлопотать в ухо, а то и в глаз, нижний чин шустро подскочил, вытянулся во фрунт и доложил:

— Так точно, вашбродь. Он и есть. А вон в энтой огромной палатке находится штаб, — указал рукой.

— Ну ладно, — расслабился нервный после путешествия Аким. — Служи дальше, солдатушка, — критически оглядел щёлкнувшего босыми пятками стрелка. — Не дисциплина, а чёрт те что, — вошли они в палатку и онемели, увидев за столом хмурую рожу ротного парикмахера ПВУ.

— Ба-а, — вальяжно поднялся тот из–за стола, расставив в стороны руки. — Калики перехожие… — А я думаю, кого бы мне сегодня подстричь, — улыбнувшись, словно только вчера расстались, шагнул им навстречу и по очереди обнял однокашников. — Вы не представляете, господа, как я рад вас видеть, — пожал им руки и похлопал по плечам. — Лучшая палатка над берегом реки вам, безусловно, обеспечена.

— А вам, господин поручик, прекрасная выпивка от однокашников, — с удовольствием треснул по плечу бывшего цирюльника Аким.

— Звёздочку лишь недавно получил, — чуть не вывернув шею, полюбовался погоном. — Присаживайтесь, господа павлоны, — радушно указал на стулья Ковалёв. — Вам дико повезло, что я адъютант полка. Сейчас обмозгуем, в какой батальон вас направить. Ага! Отправлю–ка я вас в первый. С минуты на минуту подойдёт полковник Лайминг. Представитесь ему, а я пока прикажу поставить вам палатку, — крикнул вестового и отдал распоряжение. — Лайминг Николай Александрович, — уточнил он. — Встать. Смирно! — вытянулся в струнку перед вошедшим командиром полка в высокой чёрной папахе и с орденом Владимира 4‑й степени с мечами и бантом.

— Вольно, вольно, господа, — бросил на стол папаху полковник.