Держава (том второй)

Отпустив будущих героев, генерал предложил сыну тост:

— За победу! — стоя выпили они.

В благодарность за интересную информацию сын тоже прочёл корреспонденцию: «Отзывы иностранцев о войне. Лондон. 27 января. Английские корреспонденты во Франции вынуждены сообщать о единодушном сочувствии французской печати и народа к России и решительном осуждении действий Японии, признаваемых во Франции возмутительными». — Очень хорошо, — нашёл другую статью: «Берлин. 27 января. «Кроме социалистической и еврейской печати, все газеты осуждают дерзкое нападение Японии без объявления войны, а также подзадоривание Англии, и возлагают ответственность на обоих». — А вот в Москве что пишут: «Трудно передать то впечатление и то единодушное глубокое негодование, которое произвёл хищнический набег японцев на нашу мирно стоявшую эскадру, без соблюдения общепринятых условий объявления войны».

— Мартышки — они и есть мартышки, — подытожил отец. — Наливай–ка, сынку, — разохотился он. — И ещё чего прочти.

— О-о! Это, пап, тебе будет интересно: «Высочайшим приказом по военному ведомству от 28‑го января, наместнику на Дальнем Востоке генерал–адьютанту Алексееву предоставлены права главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами на Дальнем Востоке».

— Об этом назначении знаю. Всё верно. Нужно единоначалие, но кандидатура подобрана слишком одиозная, — вздохнул Рубанов–старший. — Адмиралы под его начало идти не хотят, что о генералах говорить… Правда, не твоего ума, сынку, дело. Наливай–ка лучше ещё по единой.

Аким не обиделся. Действительно, подпоручику нечего делать в высших государственных сферах.

— Есть ещё интересное сообщение, — развернул он газету. — Телеграфируют из Нью—Йорка, что общество и печать в преобладающем большинстве настроены против русских. Японские известия о победах радостно приветствуются. Первый чек по сбору пожертвований в японский военный фонд был послан японскому консулу одним американским купцом. Евреи принимают особенно живое участие в этом сборе.

— Ну вот. А потом хотят, чтоб к жидам в России положительно относились, наполнил рюмки Максим Акимович.

— Следующая статья. В Берлине, в одном из концертных заведений, которое любят посещать евреи, когда несколько японских студентов вошли в залу, публика стала их приветствовать… Картавая публика потребовала, чтоб оркестр сыграл японский гимн.

— Так и написано — картавая? — осведомился отец.

— Нет. Это моё мнение: «Но за неимением нот, пришлось сыграть арию из «Гейши», — захохотал Аким. — Вот такой гимн им и приличествует после нападения на нашу эскадру. Я хочу пойти на войну, — ошарашил своего папа Аким.

— Мне ещё пожить хочется, — сходу развеял его мечты отец.

— Ты боишься японцев? — удивился сын.

— Я боюсь нашу маму, — поднял рюмку Максим Акимович. — За победу, но без тебя.

— То есть как это без меня? — поразился Аким. — Ты же присутствовал сегодня в Зимнем дворце, где по случаю открытия военных действий состоялся Высочайший выход. Помнишь, какой восторг охватил толпу. Я ещё сейчас слышу громовые раскаты «Ура!» — вскочил на ноги Аким. — А ты говоришь, чтоб война прошла без меня, — чуть успокоившись, уселся на стул. — Сам–то в русско–турецкой участие принимал, а мне не велишь хотя бы «клюкву» заслужить, — развеселил отца.

— Клюкву-у, — Рубанов–старший сам разлил по рюмкам коньяк и хмыкнул, вспомнив себя в молодые годы. — Ладно. Посодействую. Подавай рапорт командиру полка о переводе в действующую армию. Лишь бы Глеб твоему примеру не последовал. А то ведь ваша маман, меня почище, чем Ванятка япошку потрясёт, — залпом опорожнил рюмку и занюхал газетой. — Прости Господи, — перекрестился он, — юнкерские времена вспомнились… Ба-а, — вгляделся в статью, ещё раз перекрестившись. — Николай Константинович Михайловский ноне преставился… Терпеть не мог этого писаку. Второй Чернышевский. Кумир народников. Тьфу! Но с его теорией «героев и толпы» согласен, — хохотнул, глядя на вытаращившего глаза сына. — Он считал, что любой человек, оказавшись случайно впереди толпы, может повести её за собой. К примеру, ты свободно можешь повести за собой полк, коли сумеешь своим примером вдохновить его…

____________________________________________

В этот же день, в Москве, в Большом Успенском соборе торжественно прошла архиерейская служба о ниспослании благословения Божия на русские войска по случаю неприязненных действий Японии на Дальнем Востоке.

Его императорское высочество московский генерал–губернатор с супругой, преклонив колени, горячо молились среди народа, прося победы русскому воинству.

Глеб тоже присутствовал на богослужении.

Вечером, когда его папа со старшим братом занимались чтением газет, они с Натали посетили театр. По требованию публики был исполнен российский гимн.

«Завтра же напишу рапорт, — решил он. — Постою за Матушку Русь. Натали моё решение поддержит», — взглянул на девушку и залюбовался ей.

Неожиданно, мнение этой черноволосой стройной дамы, которую любил брат, стало важным для него.

«Громада России всколыхнулась в патриотизме, остро ощутив кровавый вкус японской агрессии», — выспренно писала русская пресса.

Но так оно и было. Тысячи людей выходили на улицы, неся над головами трёхцветные национальные флаги. Студенческая молодёжь собиралась в своих альма–матер и обсуждала нападение на Тихоокеанскую эскадру.

— Без объявления войны, — горячился бородатый студиоз. — Это всё равно, что без объявления вины прислать полицию с казаками и отодрать нас нагайками…

— Как можно?! Позор! — поддержали его товарищи, толком не разобрав, в чём именно: то ли в нападении на флот, то ли на избиение нагайками.

— К Зимнему! Все идём к Зимнему дворцу, — вдохновил товарищей студент, подняв над головой державный триколор.

— К Зимнему! — поддержала его толпа, подтвердив учение почившего в бозе Михайловского о толпе и герое.

30 января к 12 часам дня площадь перед Зимним была запружена народом.

Студенты, активно размахивая флагами, с пафосом, будто гимн Татьяне, распевали «Боже царя храни».

— Ур–р–а! — голосисто завопил бородатый студент, тут же поддержанный товарищами.

Видя могучий народный подъём, император с супругой, в окружении свиты, вышли на балкон и поклонились народу.

— Ур–ра–а! — раскатилось по площади.

Стоявший неподалёку от государя генерал–адъютант Рубанов услышал шёпот мадам Богданович: «Сегодня пришли с чувством, завтра придут с протестом».

После манифестации императрица Мария Федоровна присутствовала на молебствие в домовой церкви общины святого Георгия по случаю отправления восемнадцати сестёр милосердия и семи волонтёрок на Дальний Восток.

«Я помню предыдущую войну с турками… Война — это кровь, это убитые и раненые… Зачем нам воевать? — вздохнула вдова Александра Третьего, которого в народе прозвали «Миротворец». — Сын явно выбрал неправильный путь, но я обязана помочь страждущим», — расцеловалась после церковной службы с каждой едущей в действующую армию сестрой.

____________________________________________

На Волковом кладбище, на знаменитых литературных мостках, где было предано земле тело Николая Константиновича Михайловского, осталась небольшая группа почитателей его таланта.

— Господа, мы потеряли великого публициста и философа, — надел на коротко стриженую голову цилиндр молодой стройный мужчина.

«Боря Савинков как всегда экстравагантен», — с внутренней усмешкой глянув на чёрный цилиндр, небрежно водрузил на себя малахай его приятель и друг детства Иван Каляев:

— Кто бы спорил, — улыбнулся другу, глядя, как тот заботливо подкрутил кверху кайзеровские усы, и не спеша надел кожаные перчатки, — и вдохновитель народовольчества, — дополнил слова приятеля.

— Что? — отстранённо спросил тот, со вздохом глянув на могилу.