Старший брат царя. Книга 2

— Не знаешь, как тульского княжича звать? — спросил Юрша.

— Знакомец его Слепневым называл... А вот имя запамятовал.

— Не Федор ли?

— Верно, Федор Слепнев. И метят его будто в большие воеводы новой засеки.

— Выходит, братцы, этот княжич-воевода не только знакомец, но и друг мой. Правда, тогда он сотником был, теперь в гору пошел. А мы с ним рядом стояли, когда Тулу от татар обороняли, Казань брали.

В дальнейший разговор Юрша не вникал, он думал о Федоре, вспоминал свои встречи с ним...

А вообще-то следовало бы послушать Неждана: о Москве говорил:

— ... И тут я разведал: наш-то ватажный барин-боярин Данила, тот самый, что грозился с царем покончить, живет с женой у Яузских ворот. Дай, думаю, обрадую, наведаюсь. Палаты ничего, новые. Во дворе псы, дворня, все чин чином... Подождал, когда к вечерне он пошел. Впереди баба дородная, моложавая, потом узнал — жена его, шуба на ней... На нем тоже дорогая, и не одна, кажись. Я ж вроде как болезный старичок с бадиком, споткнулся, чуть не упал, за рукав его шубы уцепился. Данила шарахнулся в сторону, что твой жеребец молодой. Но я крепко уцепился, шепнуть успел: «Неждан, мол, я. Признаешь? От деда Сургуна привет тебе!» Ой, батюшки, что с ним подеялось! Белее снега стал, младенческая забила! Заверещал, будто хвост ему придавили. К нему бабка, холопы, барыня... А Данила все громче лопочет, от меня, как от нечистого, отмахивается. Вижу, делать мне тут нечего. Грешен, врезал бадиком по спине барину и стрекача дал. Вот так-то за наши приветы да за хлеб-соль... — Неждан, заметив, что Таисия опечалилась, обратился к ней:

— Ты, княгинюшка, не горюй. Не в себе он, братец твой двоюродный. Мыслю, нищие его попортили лет пять назад. Вроде как память ему отшибли. А насчет по спине врезать, это я для красного словца. Стоило, может, но не до того было, насилу ноги унес.

— Да я так, — вздохнула Таисия, — просто жалко человека. Нищих же винить нечего. Жизнь ему спортил... — А вот кто испортил жизнь, не сказала, язык не повернулся... Да и так всем ясно.

Историю Данила Патрикова Таисия хорошо помнила по рассказам Неждана и Сургуна. Еще до ее приезда Даниил проживал в Тихом Куте, а после лебедянского дела ушел в Москву. Это было в ту зиму, когда Юрша оказался в Алексиной пустыни. Неждан тогда без охоты взял Даниила с собой, а под Зарайском пристроил в артель нищей братии, назвал Безъязыким. Потом некоторое время не терял его из виду.

Даниил своих родичей разыскивать не стал. Замысел о нападении на царя не оставил. Он хорошо знал Москву и вскоре стал постоянно появляться среди нищих на паперти тех кремлевских соборов, куда чаще наведывался Иван.

И тут по весне вдруг Даниил исчез. Неждан принялся осторожно расспрашивать нищих, где он. Оказалось, что кто-то из братии заметил: Безъязыкий скрывал от посторонних глаз самострел. Устроили ему допрос. Нашелся грамотей, который пытался прочесть ответы Даниила. Разумеется, тот умолчал об истинном назначении арбалета. Может быть, поэтому ответы показались неубедительными, а может, грамотей неправильно прочел берестянки, только Безъязыкий вызвал подозрение, и его били смертным боем.

Неждан нашел Даниила полумертвым в грязном притоне — убежище разных уродцев. Безъязыкого оберегала старуха, отгоняла явных воров, поила и в то же время ждала его смерти, надеясь на законном основании завладеть его армяком, сумой и другим тряпьем.

Неждан сообщил об исчезнувшем сыне Патрикову, и Даниил был спасен. При этом Неждан постарался остаться в тени.

Потом слыхал — отец женил сына на перезревшей боярышне... А вот увидеться довелось несколько лет спустя, и все вон как наперекосяк вышло!...

Когда товарищи собрались расходиться, Юрша произнес:

— Братцы, мне нужно с княжичем Слепневым поговорить.

— И как мыслишь? — спросил Демьян. — Кажись, он мужик строгий, ликовати с тобой не станет.

— И вои у него есть, — добавил Шатун, — побольше сотни, крепостцу ставят.

— Гостем пойду, — ответил Юрша. — Думаю, примет. — А Хлыста спросил: — Ты, Ефим, не откажешь с ребятами проводить меня?

— С радостью, князь. Погулять всегда готовы.

Посудили, порядили. Демьян высказал неодобрение:

— Вини меня, князь, но затея нелепая и опасная.

— Не сердись, свет Демьян! Вся наша жизнь — опасность сплошная. И лепоты в наших делах немного наберешь.

Когда все разошлись, Таисия обняла Юршу; заглядывая ему в глаза, спросила:

— Бедный! Тебя к старому тянет! Да?

— Ошибаешься, дорогая. У меня к Федору дело есть. Ведь кудеяровцы могут охранять украйны России не хуже казаков. И государевой казне расходов никаких. Лишь бы опалу уменьшили. На такое дело большинство ватажников пойдет.

Таисия еще теснее прижалась, головой качает:

— Не надо обманывать, мой милый. Я сердцем чую...

Много дорог Юрша измерил за свою жизнь, и каждый раз по чужой воле. Вначале повелевал государь, сломя голову мчался Юрша и думал только об одном — как лучше и быстрее достигнуть цели и вернуться обратно. Потом друга увезли от царской опалы, они думали, как уберечь его и обойти своры стражников: Юрша подчинялся им и шел по пути, который они указали. Теперь все изменилось: он сам выбирает пути-дороги, сам указывает другим. И оказалось это куда тяжелее, чем раньше!.. Одолевают сомнения, неуверенность, верно ли поступил? А может, по-другому лучше?! Товарищи-помощники каждый свое гнет, всех не переслушаешь. Однако он давно решил — никто не должен ведать про его сомнения и колебания. Только от Таисии не утаишь, открываются ей его сокровенные думы... Но все знают, в том числе и Таисия, — раз Кудеяр сказал — быть по тому!

И вот Юрша едет во главе полусотни в Рясное урочище. Оттуда же реки текут в Воронеж, Рясы — Становая Ряса, Ягодная Ряса и просто Ряса.

Юрша многого достиг в подготовке воев из ватажников. Прежде всего — единая одежда. Сейчас зимой: меховые сапоги и штаны. Кафтаны серой крашенины у рядовых, серого сукна у десятников, полусотников и у атаманов. Кстати, одежда — единственное отличие старшего. В государевом войске старший носит либо медаль на шее, либо знак, вышитый на терлике. Юрша, да и атаманы считали, что ватажник старшего должен знать в лицо, все остальные равны между собой. Под кафтанами куяки, у иных кольчуга на кожаную душегрею надета. Кафтан опоясан саблей, сабля и нож — главное оружие. Сверх кафтана тулуп. К седлу приторочены саадак, топор или лопата. В суме переметной пища на три дня для коня и всадника. Юрша, Шатун, Хлыст и Неждан одеты как и все, не отличишь. Младшие вои вели коней под вьюками: лыжи, снегоступы, пики, пища на две седмицы и кошма для шатра на тот случай, если придется принимать гостей.

Дорога дальняя, Юрша успел обсудить с атаманами встречу с Федором. Шатуну казалось наиболее удобным сделать ночной налет на княжеский дом, слуг перевязать, а с хозяином побеседовать. Неждан все время задавал вопросы:

— А вдруг в доме засада, вои там?

Шатун отвечал:

— Тебя осматривать пошлем. Ты в любую дырку пролезешь.

— А может, так: осмотрели, ворвались, а княжич дома не ночует. Что делать?

— Возьмем его семейных в залог, княжича вызовем. Своих пожалеет, приедет.

— Нет. Заложников брать нельзя, — остановил их Юрша. — Никаких ошибок! Иначе нужного разговора не получится.

День быстро кончился, ночевать остановились верстах в десяти от деревни Дубовки. Шатун посоветовал встать лагерем и отсюда вести наблюдение.

Наступившую ночь провели по-походному. Первая забота— кони. Развьючили, отпустили подпруги, седел не снимали — в походе не полагалось: тут в другой раз секунда жизнь спасает. На стоянке примяли снег, настелили толстый слой лапника. Коней хорошо протерли и задали им корм в торбах. Только после этого подумали о себе. Кашевары на малых кострах принялись варить в казанах ужин. Остальные готовили долгие костры. Для каждого костра валили три сосны или ели средней толщины — аршин в обхвате, очищали от веток и клали прямо в снег, а еще три сухих дерева укладывали на них пирамидкой, обкладывали сушняком. Подожгли после ужина, перед сном. Этот костер в тихую погоду горит всю ночь, потому и называется долгим. Таких костров развели четыре.