Лашарела. Долгая ночь

цветочки, ягодки впереди...

—

А отару его тоже ты угнал?

—

Без меня не обошлось!

—

На епископа Ефрема ты нападал?

—

Да, я его дочиста обобрал. Отнял все, что он награ¬

бил у вдов и сирот, заставил сперва благословить нас, а

после отпустил его с миром.

—

Не ожидал я от тебя таких дел, Карума. Нечестный

путь ты избрал для себя, негоже это.

— Негоже? Я и сам этого не хотел. Но ведь ни от кого

не дождешься правды на этом свете, не сыщешь нигде

справедливости, вот я и стал разбойником. Ты ведь сам

знаешь, Лухуми, вырос я сиротой, по чужим людям мы¬

кался. В муках заработал деньги на того жеребца, и гут

меня беда настигла. Нигде не смог найти я ни правды, ни

закона, и теперь я здесь, на большой дороге... И не со мной

одним так... Вот тебе Хосита Зазиашвили. Спроси его, по¬

чему он в разбойники пошел... Эретский эристави снес его

дом и его самого заставил распахать место, где стоял его

родной очаг, чтобы стереть с лица земли память о его

роде. И все только потому, что гончая этого эристави

взбесилась, забежала в деревню и погналась за детьми Хо-

ситы. Он и убил ее... А что он должен был делать? Стоять

и ждать, когда собака искусает его детей? Я тебя спраши¬

ваю, должен был он убить собаку или нет?

—

Должен был,— вздохнув, согласился Лухуми.

—

Вот и я говорю! Но когда он убил, так вот что с ним

сделали — разорили, погубили, пустили по миру... Ои ни¬

где не мог найти защиты от неправды, и несправедливость

привела его сюда.

Хосита стоял в стороне, опершись на меч. В глазах

его блеснули слезы, и от этого его суровое лицо немного

смягчилось. Лухуми взглянул на несчастного и опустил

голову в глубокой задумчивости.

216

—

Расскажу тебе и про Арчила,— взволнованно про¬

должал Карума.— Ои из Мачхаани. Однажды, когда его

отец работал на господском току, барин гнусно выругал

его, оскорбив память предков. Старик возмутился и по¬

смел сказать, что его предки ничем не хуже господских.

И не успел бедняга закончить, как барин ударил его ме¬

чом по голове. Арчил в это время отвозил зерно на арбе,

и кто-то рассказал ему, как было дело. Он подстерег ба¬

рина в тесном ущелье и сбросил на него сверху огромный

камень. Тот свалился вместе с конем в пропасть и раз¬

бился насмерть... Или он не должен был расправиться с

ним, как по-твоему? Я тебя спрашиваю! — настаивал Ка¬

рума.

—

Должен был! — уже твердо и убежденно произнес

Лухуми, взглянув на Арчила.

Арчил сидел, сдвинув брови и упрямо сжав рот.

—

Вот видишь, ты согласен,— продолжал Карума.—

После этого он не мог больше оставаться в деревне и по¬

дался к нам в лес.

Статный молодец протянул Каруме рог с вином. Ка¬

рума хлопнул его по плечу и воскликнул:

—

А вот взгляни на этого молодца, Лухуми! Чем ои не

вышел? И лицом и статью — всем хорош. Не придерешь¬

ся к нашему Гогии!

Лухуми обернулся к Гогии. Действительно, перед ним

стоял парень на редкость статный и красивый.

—

Была у Гогии красавица жена, под стать ему,—

продолжал Карума.— А барин и приметил ее... Стал при¬

ставать к ней. Чего только не придумывал, чтобы отослать

мужа подальше. А Гогия, как пазло, быстро выполнит по¬

ручение и неизменно возвращается домой раньше срока.

Жена его была женщина честная, и барин все время оста¬

вался в дураках. Под конец барии возвел иа Гогию на¬

праслину, обвинил его в краже и запер к себе в чулан. На

селе никто, конечно, не верил, что Гогня вор, но барина

это не остановило. Он отделался от мужа и опять за свое:

ночью ворвался к женщине и обесчестил ее. Но и Гогия

не дремал. Он ухитрился сбежать и вернулся домой... Да

поздно: навстречу ему выбежала жена, опозоренная, ис¬

терзанная, в изодранной рубашке.

Отправился наш Гогия в Тбилиси, жаловаться самому

царю. Не знал он тогда, что царь сам князьям пример

подает, как жен чужих позорить.

217

Лухуми все больше бледнел от гнева. Карума, взгля¬

нув на него, понял, что задел гостя за больное, и умолк.

Он поднял рог и сказал:

—

Выпьем за тех, кого жизнь обидела так же, как

нас, за тех, кто ищет правду и справедливость! — Он пе¬

редал рог Лухуми.

—

За униженных и обездоленных и за то, чтоб они до¬

бились справедливости! — резко отчеканил Лухуми, суро¬

во обвел единственным глазом сидящих вокруг и осушил

рог. Наполнив его снова, он передал его Гогии. Тот взял

рог и низко опустил голову.

—

Каков у нас царь, таковы и бары,— после некоторо¬

го молчания медленно заговорил Карума.— Какую управу

мог найти Гогия у царя? Его и близко не подпустили к

нему, и он вернулся домой ни с чем. В деревне он сгово¬

рился с друзьями и, улучив время, поджег барскую усадь¬

бу, а потом ушел в лес. Так что же, по-тЕоему, не должен

был он мстить? — опять спросил Карума, настойчиво тре¬

буя у Лухуми ответа.

Лухуми молчал. Он не мог больше ни слушать, ни го¬

ворить, не мог больше оставаться здесь. Его трясло, как в

лихорадке, и лицо покрылось мертвенной бледностью.

Лухуми встал, смахнул с одежды крошки и каким-то ви¬

новатым голосом проговорил тихо:

—

Спасибо вам — мне нужно ехать.

—

Куда же ты, Лухуми? — спросил Карума.

—

Домой,— не оборачиваясь, ответил Лухуми и заша¬

гал прочь.

—

А что у тебя осталось дома, несчастный! — чуть

слышно молвил Карума, сдерживая вздох.

—

Прощайте, живите с миром! — обратился ко всем

Лухуми, уже сидя на коне и снимая шапку.

—

Будь здоров и ты, Лухуми! — ответили ему.

—

Если мы понадобимся тебе, ты всегда найдешь нас

в этом лесу, Лухуми! — встав с места, крикнул ему вдогон¬

ку Карума Наскидашвили.

Лухуми въехал в Велисцихе. Навстречу ему двигалось

огромное стадо: лошади, коровы, волы медленно плелись

по дороге между плетнями. Позади скакали погонщики.

Завидев коня Лухуми, лошади заржали, сгрудились

вокруг него, остановились. Лухуми с удивлением узнал

свой скот. Большерогая белолобая корова впереди стада

218

ласково замычала, узнав хозяина, и длинным шершавым

языком принялась облизывать сьоего теленка.

—

В чем дело, Лексо, куда ты гонишь мое стадо? —

спросил. Лухуми одного из погонщиков.

—

Да господин приказал...— ответил Лексо смущенно.

—

Какой такой господин?

—

Эристави Бакур.

—

Кто ему дал право распоряжаться моей скотиной?

—

Не знаю, Лухуми, нам приказали, мы и гоним; ве¬

лят — погоним обратно...— И он наклонился поближе к

Лухуми: — Нас только что паренек нагнал, говорит, твоей

матери плохо. Поторопись, может, живую застанешь...

Кровь отлила от лица Лухуми. Только сейчас он заме¬

тил прижавшегося к плетню Тандо. Тот всхлипывал и за¬

крывал глаза рукой. Потом сорвался с места и побежал

к деревне.

—

Куда же ему поспеть, горемыке, говорят, умерла

уже...— проговорил второй погонщик чуть слышно.

У Лухуми потемнело в глазах, он натянул поводья и

двинулся на стоявших перед ним стеной животных.

Хлопая бичами, погонщики старались очистить для него

путь.

Лухуми подъехал к дому. Во дворе толпился народ.

Лестница и балкон были забиты людьми. Лухуми спе¬

шился.

Увидев его, женщины стали кричать и причитать еще

громче. Когда Лухуми подошел к ореховому дереву, все

замолчали, расступились, давая ему дорогу. Он неподвиж¬

но застыл на месте. С толстого сука свисала веревочная