Форпост в степи

* * *

Насильно влитое большое количество водки обрушилось на голову Архипа, как удар дубины: все замелькало, закружилось перед глазами. Улыбающееся лицо японца то уплывало куда–то, то вдруг приближалось вплотную к его лицу.

Что происходило дальше, он помнил смутно и без всякой логической последовательности. Запечатлелись лишь отдельные моменты.

Архип помнил, как похитившие его разбойники разложили костер в лесу у родника. Один из них грубо пнул его, а сидевший

рядом с ним Нага вздрогнул, гневно свел брови и что–то сказал разбойнику, которого назвал Калык. Калык ударил обидчика кузнеца в бок. Потом разбойники окружили Архипа, и Калык с противной улыбкой одной рукой зажал ему нос, а второй поднес к его рту бутыль с водкой.

Далее в памяти наступил провал. Затем перед глазами закрутилась разноцветная карусель. Она крутилась все быстрее и быстрее: лица разбойников слились в одно пятно, голоса — в общий гул.

Еще один провал. Как он очутился в постели, Архип не помнил. Он лежал на мягких подушках и смотрел в потолок, который то поднимался, то опускался над ним. Голова раскалывалась. Архип чувствовал сильную слабость и смертельную усталость. Боль в голове все усиливалась: его тошнило. На душе было мерзко.

К его постели кто–то подошел. Женщина. Превозмогая головную боль, он посмотрел на нее и… едва не подпрыгнул. Перед ним стояла и мило улыбалась его бывшая госпожа, его бывшая хозяйка и любовница — ЧЕРТОВКА! Нет, это не она. Та была другая! Рана заломила в груди, а душа заныла. И все же это была она… Развратная графиня Анна Артемьева!

На Чертовке платье из черного бархата. Шея, плечи, грудь и руки обнажены настолько, насколько только позволяла мода того времени. В красоте Чертовки, в ее сегодняшнем туалете, как и всегда, было что–то кричащее, даже откровенно неприличное.

Женщина стояла у кровати. В руках она держала поднос с едой, рассолом и водкой. Глаза ее дерзко–смело, с каким–то откровенным зазывом смотрели на Архипа. Яркая белизна плеч, рук, груди, высокий рост и гибкость осиной талии, подчеркнутые ее платьем, выделили бы ее из числа многих других красавиц.

Архип чувствовал ее влечение к нему и по тому, как она смотрела на него беспокойно — жадными, просящими глазами, и как, дотрагиваясь до его руки, дрожали ее пальцы, но воспоминания о днях прошедших не только не доставляли ему радости, а вызывали чувство стыда за все, что происходило тогда, в имении.

Архип закрыл глаза и облизнул губы. Он был разбит, испытывал мучительную головную боль и тошноту, выглядел таким бледным и жалким, что от одного только вида водки на подносе у Чертовки пришел в ужас:

— Чтоб я еще хоть раз лизнул эту отраву…

— Архипушка, любимый, — прошептала страстно Чертовка, — ты выпей, и боль как рукой снимет!

— Не могу, — с таким отвращением сказал Архип, что женщина ушла и тут же вернулась с чашкой горячего чая.

— От чаю, надеюсь, не откажешься?

— И он в нутро не полезет.

Чертовка осторожно присела на стул у изголовья.

— Мне тебя послал сам Бог, Архипушка, — ласково проговорила она. — Бог наградил меня за то, что я тебя так долго искала. А ты в него веришь?

— А я, видимо, страшно провинился перед Господом, раз он позволил тебе найти меня, — сокрушенно вздохнул, отвечая, Архип.

— А я теперь верю в Бога и благодарю его за помощь! — женщина лукаво посмотрела на смутившегося, даже как будто испугавшегося Архипа и, чуть помолчав, добавила: — Теперь я никогда не отпущу тебя от себя. Теперь мы связаны навеки, любимый мой Архипушка!

33

Воскресным утром по дороге к Оренбургу ехал на вороном коне хорошо одетый господин. И конь, и всадник явно притомились в пути. Конь, понурив голову, устало переступал ногами, всадник о чем–то замечтался.

Мужчина был высок и недурно сложен. Ноги и руки у него большие, но широкие плечи и грудь скрадывали этот недостаток. Лицо волевое и выразительное. Волосы волнистые и черные, как уголь. Бакенбард он не носил, а напротив, был чисто выбрит. Лоб высок и широк, но тяжеловат. Красиво очерченный рот, тонкие губы, орлиный нос. А его темно–карие глаза так и сверкали отвагой и удалью.

Доехав до северных ворот, он остановился, привстал в седле и оглянулся.

— Что утерял, барин? — спросил его караульный, лениво дремавший на солнышке у охранной будки.

— Слуга поотстал, — ответил всадник. — Если появится и спросит графа Артемьева, то направьте его в кабак. Я разыщу его там.

— Добро пожаловать в город, ваша светлость, — поприветствовал его казак. — О слуге не беспокойся, ваш наказ ему передам.

— Держи вот, промочи горло. — Граф швырнул ему серебряный рубль и, вздыбив коня, стрелой влетел в городские ворота.

Проскакав по городским улицам, он через некоторое время осадил коня у гостиного двора. Поглаживая гриву животного, граф обратился к прохожему:

— Подскажи мне, милейший, где здесь у вас ратуша?

— А вона она, — указал тот пальцем.

— А здесь что у вас?

— Здесь ярморка.

В эту минуту грянул залп нескольких орудий. Артемьев и все еще стоявший рядом мужчина подняли головы вверх.

— Что это? — спросил граф удивленно. — Праздник сегодня какой, что ли?

— А у нас уже дня три как праздник! — хохотнул прохожий. — Хан Ордынский в гости к губернатору пожаловал со всей своей фамилией. Вот и празднуем это событие!

Усмехнувшись, граф пришпорил коня и, прежде чем зеваки успели его как следует рассмотреть, умчался в сторону городской ратуши.

Прохожий, разинув рот, еще несколько минут смотрел вслед богатому незнакомцу.

А народу на улице было много. Словно муравьи, суетились здесь и старый, и малый, мужчины и женщины, господа и крестьяне, казаки и казачки, на телегах и пешие, и все кричали, размахивали руками, перебрасывались шуточками, толкались.

Проезжая кабак, граф увидел празднично одетых казаков. Они восседали на конях в высоких меховых шапках.

В стороне от них, под раскидистой березой, весело разговаривали между собой мастеровые из скобяной лавки. Граф придержал коня и невольно прислушался.

— Чтоб мне провалиться, так и есть, как говорю, — разглагольствовал среднего роста, невыразительного вида мастеровой. — Хан детишек своих пристраивать явился. Мне об том конюх губернаторский, Матвей, по пьяной лавочке давеча выболтал!

— Брехня все это! — перебил его второй, высокого роста мастеровой. — На кой черт хану детишек пристраивать? А? Да они при батюшке своем по горло в золоте купаются. Был бы ты ханом, Степан, что, детей бы своих не обеспечивал?

— Да у него детишек, как осетров в реке, — веско подметил худощавый, как щепка, мастеровой. — Никакого золота не хватит, чтоб их содержать! Одних пацанов десятка три, а девок и того больше!

— Видать, — продолжил второй мастеровой, — этот чертов басурман только тем и занимается, что народ свой обирает да детвору клепает.

— А женок–то у него целых семнадцать! — хохотнул Степан. — Вот житуха! Хоть кто позавидует!

Граф сошел с коня и, сделав несколько шагов, толкнул узкую дверцу. Кабак пахнул ему в лицо табачным туманом.

Он внимательно осмотрел помещение, в котором собирался провести пару часов в ожидании слуги.

Слава о питейном заведении Поликарпа Бадалова гремела не только в Оренбурге. Во–первых, стоит в центре города. В любые дни дверь распахнута настежь. В базарные и праздничные дни в кабаке Бадалова особенно многолюдно и шумно.

Поликарп Бадалов, владелец кабака, по дешевке купив невзрачную закусочную–забегаловку, расширил ее и благоустроил. Впоследствии он открыл еще несколько кабаков поменьше, но кабак в центре города являл особую гордость.

Теперь торговцы урюком, хлебом, скотом, мехами пьют и гуляют в его заведениях. Казаки — тоже его завсегдатаи. А что? У Бадалова можно все найти: и водку четвертями, и пиво бочками, и хорошие вина из Азии и с Кавказа. Все для всех. Кому что нравится. Есть еще веселья и другого рода — попойки и курение гашиша в задней зале кабака, доступ в которую разрешался только лично управляющим голландцем Клодом дю Амелем.