Битва железных канцлеров

... Каким мелким и жалким чувствую я себя рядом с тобою. Даже если б ты любила меня еще во много раз меньше, все равно я был бы недостоин даже крупицы твоей любви.

- В том-то и дело, Федор, что я слишком тебя люблю... Прости и ты меня, Федор.

- За что?

- Ах, все равно! За что-нибудь и ты прости... Грустный, он побрел ночевать к Леле Денисьевой. На улице пурга взметывала за его спиною старенький пледик, совсем не похожий на романтичный плащ Дон-Жуана. Он спотыкался.

Не знаю я, коснется ль благодать

Моей души болезненно-греховной?

Удастся ль ей воскреснуть и восстать,

Пройдет ли обморок духовный?

Леля сидела перед зеркалом, две свечи по бокам освещали ее лицо, он подошел к ней сзади, она не обернулась, продолжая смотреть в глубину, отражавшую печальные глаза обоих.

- Я больше так не могу, - сказала она. - Мои дети носят твою фамилию, а я, всеми презренная, должна помереть Денисьевой...

Тютчев смотрел в зеркало, где горели ее глаза.

В непостижимом этом взоре,

Жизнь обнажающем до дна,

Такое слышалося горе,

Такая страсти глубина!

Эта женщина была концом его сложной жизни.

Дышал он, грустный, углубленный

В тени ресниц ее густой,

Как наслажденье, утомленный

И, как страданье, роковой...

- Федор, я ведь скоро умру, - сказала Леля, и он увидел, как тонкая змейка крови, словно красный шнурок, обвивает ее подбородок...

Тютчев послал лакея за врачом, всю ночь колол лед, не отходил от постели. Под утро Леля уснула, а пурга утихла. Яркое солнце освещало сугробы снега, в которых уютно покоился дивный град Петербург. Тютчев, невыспавшийся, поплелся в Комитет иностранной цензуры, в котором Горчаков сделал его председателем. Там лирик будет ставить клеймо, всепрощающее: "п.п. Ф. Т.". А помощниками ему в этом занятии - еще два тонких лирика: Аполлон Майков и Яков Полонский...

Навестив министра, Тютчев спросил - нет ли отзыва императора на его записку о засилии цензурного ведомства?

- Я буду говорить с государем, - ответил князь. Горчаков уже дважды спасал от запрещения журнал "Русский вестник", он избавил от ссылки писателя Ивана Аксакова (который, кстати сказать, был женихом дочери Тютчева). Не раз выступая в Государственном совете, Горчаков говорил:

- Без ошибок правительства революция невозможна, в каждой революции кроется вина правительства...

***

Деловой день Александра II начинался с того, что он, прошу прощения, посещал нужное место. Если при этом учесть, что император страдал хроническим запором, то, смею думать, по утрам происходил акт государственной важности. Отхожее место было огорожено китайскими ширмами. Перед ними расставляли стулья для публики, а в кресле, словно земский начальник в канцелярии, располагался лейб-медик Енохин... Государь заседал около часу! При этом он неизменно курил кальян (самый настоящий, турецкий, при котором табак проходит через клокочущую воду). Император считал, что курение кальяна способствует облегчению желудка. А публика допускалась