Старший брат царя. Книга 2

— Теперь, келарь, расскажи все как на духу.

— Ответствую как на исповеди. Отец игумен рассказал мне про исповедь и сказал, что письмо уже написал и я его отвезти должен. А я с дурного ума сказал, что награда полагается тому, кто первым сообщит о сбежавшем архиворе, сто рублей. Вот отец игумен и побоялся, что я себе сто рубликов возьму.

— Отец игумен, будешь отрицать это, или за иголками слать?

— О грехи наши, грехи, чего ты пугаешь иголками? Вот лучший дружок ножом аж в сердце колет!

— Келарь только правду молвит, а ты лжешь да выкручиваешься, как тварь последняя. Я от тебя хочу услыхать: почему поторопился гонца послать? Сто рублей хотел заполучить? Ну?

Юрша встал:

— Атаман, прошу тебя: отпусти их! Бога ради, не казни! Пусть их грехи останутся на них. Я ухожу отсюда с тобой. А теперь я пойду прощаться с обителью.

— Ступай. А мне с ними еще поговорить надобно.

— Прошу, отпусти их.

— Отпущу, Юрий Васильич, хоть следовало бы... — Гурьян моргнул, и один из ватажников вышел следом за Юршей. Тогда он горестно покачал головой: — Эх, отцы святые, какого агнеца на заклание послать хотели! Ох, не простит вам Господь такого греха! Ну а теперь о делах земных. Отец келарь, вот этот парень пойдет с тобой. Выдашь ему всю казну монастырскую. Ах да, она заперта на два ключа. Отец игумен, дай второй ключ.

— У меня нет ключа.

— Ой, как мне надоело твое вранье! Ведь я могу забыть, что обещал князю Юрию. Арзам, помоги найти ему ключ, мнится мне, он с правой стороны на гашнике... Вот так. Отец келарь, кроме казны дашь еды всякой, теплой рухляди и сейчас обед на всю нашу братию. Хоть и пост Великий, но с рыбкой, с вином — намёрзлись мы в лесу, вашего гонца поджидаючи. Понимаю, грех, но отец игумен возьмет его на себя и благословит яства. Только вот что, не шути, каждое кушанье сам первым отведаешь. Ступай! Нет, постой. Пока вы оба тут, вот что скажу. Запомните, ежели себя жалеете: никому ни слова о том, что князь рассказал по простоте душевной. Я ведь проведаю, кого он назвал тебе на исповеди, и ежели пострадает кто из них: Николая-чудотворца в свидетели беру — приду и языки у обоих отрежу! Запомните, отцы святые, я крепко слово держу. Теперь, отец келарь, ступай. А мы с тобой, отец настоятель, поговорим. Вызывай кого из своих прислужников и прикажи нам книги выдать священные, пергамента и чего другого для написания книг. У вас не вышло, в другом месте князь Юрий писать будет. Так кого кликать, токмо без крутежа?

Игумен сквозь зубы назвал:

— Послушника Иова.

— Звать Иова. А мы с тобой, отец настоятель, пойдем в алтарь соборный. Там ты своими ручками мне выдашь собственные сбережения, что под плитой рядом с престолом.

— Святотатец, богоотступник! — Игумен возвел руки к небу. Гурьян строго оборвал его:

— Не ори, глупый! Был бы я татем, я бы не оставил тебе золотые дароносицу да фиал, да серебряные ковчежец и кресты. Ну, идем...

Таисия оправилась от телесного недуга, но душевный продолжал мучить. Значит, сотник Юрий Васильевич — брат государя! Князь! А теперь — разбойник Кудеяр! Может ли такое быть? Правда ли все это?

Заметила настоятельница ее муки и, выбрав время, спросила, что случилось с ней. Разрыдалась Таисия и кое-что рассказала игуменье. Выслушала она признания и постаралась успокоить:

— Какая же вина твоя в том? Пригожий молодец спас тебя от волчицы и приглянулся. Ну и что? С кем в девичестве не бывает такого? А что он в опалу попал и в разбойники подался, так это его грех. Моли Господа о спасении души его. Понимаю, тебе мирского счастья хочется. Вот поэтому не тороплю с постригом. Может, и повстречаешь кого. А о тате постарайся забыть, не пара он тебе, себя погубишь. И помни мое слово: счастье ты найдешь и полное успокоение только в обители.

Таисия согласилась, но сокровенную мысль оставила при себе: не постригаться до тех пор, пока не свидится с Юрием. Потихоньку она начала расспрашивать нищих да песенников, как найти Кудеяра, где живет он, с кем водится. Никто про него ничего не знал определенного. Один старец совсем расстроил ее:

— Я не спрашиваю тебя, сестричка, почему ты разузнаешь о Кудеяре. Скажу тебе только одно — большие деньги царь сулит тому, кто укажет, где обитает он. Одначе верными людьми он окружен, только им ведомо его жилище, и никому другому знать не положено.

Так она убедилась в тщетности поисков.

А перед Пасхой выполнила свое обещание — отпустила Лушу к жениху.

Ризоположенский монастырь имел близ Суздаля посевные угодья. Сразу после Пасхи начались полевые работы, и Таисии, как и всем обитательницам монастыря, пришлось копать землю на огороде, сажать овощи и ухаживать за ними. Однако ей приходилось часто заниматься и более сложными делами. Келарея водила ее по амбарам, учила, как готовить овес, просо и другие семена для посева. Возила по полям, указывала, как следить за работой пахарей, сеятелей, чтобы не знал убытка монастырь.

Игуменья, выезжая на полевые работы, также брала с собой Таисию. В одну из таких поездок настоятельница была в особо хорошем настроении, пыталась подтянуть вознице, которая всю дорогу пела псалмы. Потом обратилась к Таисии:

— Дочь моя, тебя не удивляет, что мы с матерью келарией таскаем тебя всюду с собой?

— Удивляет, матушка.

— А чего же не спросишь зачем? Может, в тягость тебе такое?

— Какая тут тягость. А спрашивать нужды нет, надо — значит, надо. Тебе, матушка, виднее.

— Скромность, уступчивость украшает тебя, дочь моя. Ты знатного боярского рода, а не чинишься, от простолюдинки ничем отличаться не хочешь.

Таисия горько вздохнула:

— Нечем мне гордиться, матушка.

— Не скажи, дочь моя, это от человека. Ну а я виды на тебя имею — своей помощницей хочу сделать. А там, может, Господь пошлет, и восприемницей.

— О матушка! Не достойна я, грешная! Да и молода.

— Мне виднее, достойная ты или недостойная. А спешить нам некуда. Не заметишь, как годы пройдут. А у тебя все есть: и знатна, и грамотна, и разумом не обижена. Опять же, жизнь тебя не баловала. Однако, сама видишь, с постригом не спешим. Может, еще мирскую долю испытать захочешь.

Таисия расплакалась:

— Матушка, мои мысли ведомы тебе! Мирского счастья хочу!

Настоятельница привлекла ее к себе:

— Все этого желают, Таисенька, да не у всех получается. Поживи у нас, а там, что Бог даст. Воистину, не надевать же тебе схиму в двадцать лет. А все ж запомни слова мои: в миру счастье мало кому выпадает. И ежели тебе не достанется, не отчаивайся, не горюй. Верь мне, счастье твое в иночестве. А пока твое послушание — изучай, вникай в наши хозяйственные дела.

В делах и заботах не заметила Таисия, как наступил июньский сенокос. И белицы и черницы считали сенокосную страду самым лучшим временем года. С заутрени до поздней вечерни все находились среди цветов и душистого сена. Монастырские стены далеко, старицы-наставницы разморятся на солнышке и уснут под копнами. А кругом народ разный: и косари-молодцы, и трудники-богомольцы, и монахи из разных монастырей. Сколько событий, встреч разных! Воспоминаний потом на весь год хватает, до следующего сенокоса.

И Таисия сенокос этого года запомнила на всю жизнь. В день Козьмы и Демьяна она собиралась в луга, когда ее позвали к настоятельнице. Та встретила ее словами:

— Великая радость нас посетила, дочь моя! Государь наш Иоанн Васильевич сделал вклад на благолепие нашей обители, прислал своего гонца. И тебе следует радоваться — и за тебя вклад сделал государь, так и сказано: за инокиню Тавифу, в миру Таисия, дочь боярина Прокофия. Забота государя всея Руси — великая честь для нас! Чему ж ты опечалилась, не радуешься?

— Радуюсь, матушка, — уныло произнесла Таисия и потупилась.

— Ну, так пойдем и возблагодарим Всевышнего.

Пока игуменья читала благодарственные молитвы, Таисия всплакнула слегка. Разные мысли приходили ей на ум. Первая горькая — откупается! А может, и впрямь оказывает честь? Среди малых и больших дел государственных не забыл ее, вспомнил! А мог бы и не вспомнить, и никто не осудил бы его...