Золотой цветок - одолень

— А за что? Разве мало в станице казаков такого же возраста, как Хорунжий, с женами-юницами? — спросил беззвучно чей-то голос.

— Есть и такие. Но они не обманно единились, а через свадьбу.

— А ты со своей Нюркой?

— Замолчи. Я не хочу говорить с тобой! Я убью Хорунжего!

Все эти замыслы Илья Коровин мог исполнить с легкостью. Не по его нутру было долго раздумывать, с кем-то советоваться, сомневаться. Смертный приговор Хорунжему был утвержден сразу и окончательно. И не было на земле человека, который бы мог помешать исполнению замысла...

— Я убью его! — твердо сказал Илья сам себе.

— Кого? — поинтересовался Охрим.

— Хорунжего!

— За какие провинности?

— Энто мое дело.

— Хорунжего не можно убивать, он не женимши ишо, не оставил потомства. Дай ему хоть ночку с молодухой поласкаться! — не к месту веселился Сергунь Ветров.

— Хорунжий мухи в жизни не обидел! — вздохнул Охрим.

Ермошка вспомнил, как Хорунжий брал в полон Соломона. И горящая степь колыхнулась перед глазами в памяти. И беспрерывные набеги на кызылбашей, хайсаков и ногаев. И сабля, занесенная над башкирином у Кричной ямы возле Магнит-горы. Но теперь, пожалуй, не выжить Хорунжему. Илья Коровин не бросает слов на ветер...

От раздумий отрывали холодные брызги, всплески волн. Ледяная вода текла за ворот зипуна. И вдруг впереди где-то, за туманом, прозвучали отдаленно два выстрела. Илья Коровин оживился, задвигал плечами, начал выстраивать ватагу в полукруг. Нечай известил, наткнулся на купеческий караван. Третьего выстрела не прозвучало. Значит, надобно пока таиться в засаде, пользуясь туманом. Прятаться на всякий случай. Корабли Нечай обшарпает и утопит сам. У него сейчас сто шестьдесят челнов с казаками, тридцать пушек. А добыча на дуване разделится по справедливости. Поровну достанется и тем, кто брал корабли, и тем, кто таился в засаде.

Но время для ватаги Коровина почти остановилось. Казаки суетились, проверяли пистоли, заряжали пушки, дымили запалами. Ветер доносил изредка вопли, беспорядочные выстрелы, скрежет сабель. Затем наступила тишина.

— Разгружают корабли, передают добро купецкое на челны! — объяснил Ермошке Коровин.

— Взяли две посудины приступом, — поднял палец Охрим.

— Три! Бог любит троицу! — заспорил Овсей.

Все сначала происходило так, как и предполагал Илья Коровин. Учение закончилось неожиданной удачей: четыре ватаги по сорок челнов выскочили с разных сторон в одно место. А там, будто островок хорошей погоды. Тумана нет, идут тихонько три купеческих корабля. И не успели на заморских парусниках ударить в колокола тревоги. Мгновенно окружили купцов казаки, забросили хищно железные кошки на борта. И полезли со всех сторон с пистолями и саблями. Отбивались купцы и моряки слабо. Убили токмо Лукашку Медведя, Фому Беглого, Филата Акулова и Корнея Пухова. Ранили Гаврилу Козодоя и Всеволода Клейменого. Громила Блин руку потерял. Отрубили вороги, когда лез на палубу купца. Трифону Страхолюдному какой-то турок или казылбашин откусил в рукопашной схватке нос. Но Тришка после этого дрался еще злее. Серьезных потерь у Нечая не было. Три больших корабля, набитых богато товарами и золотом, покачивались на волнах с опущенными парусами. Казаки перебили всех, кто был наверху и под палубами. Трупы сбросили в море.

— Разгружай! — торопил друзей Нечай.

— Куда поспешать. В энтом тумане нас и черт не найдет! — отмахнулся Богдан Обдирала, раскупоривая бочку с вином.

— Продрогли! — оправдывался Макар Левичев.

И ватага Еремы Голодранца залезла вся почти на палубу купца. Казаки открыли две бочки вина, ломали сыры, веселились. Прошка Тараканов нашел котел с горячим вареным мясом, лепешки и мед. Молодцы Демьяна Задиры ударили шапками о палубу, заплясали пьяно с первого ковша. Остап Сорока вытащил откуда-то клетку с попугаем, начал потешаться.

— Как тебя зовут, попка? — спрашивал он.

— Салям алейкум! — отвечала птица.

— Так ты попугай — басурманин? — удивился Остап.

— Дурак! — сказал попугай по-русски, чем развеселил всех казаков окончательно.

Нечай нашел под палубой, за тюками сукна, купца-грека, выволок его на потеху.

— Разболокайся и мыряй в море!

— Смилуйтесь, братья-казаки!

— Господи, еще один брат!

— Я купец-грек! Вы зря убили Сулеймана. И за него, и за меня можно получить большой выкуп!

— Раздевайся!

Казаки сорвали с купца одежу, отобрали три золотые цепи, гаман с драгоценными камнями. На палубу выпал откуда-то комок застывшей черной смолы. Пленник подхватил его и протянул Нечаю:

— Вот, возьми, атаман, сокровище!

— Как ты посмел издеваться над славным Нечаем? — освирепел Касьян Людоед, бросив голого купца за борт.

— Це снадобье целебное — мумие! Сгодится! — заметил Нечай, пряча черный комок в подмышнике.

— Эх, пей-гуляй! — призывал Клим Верблюд.

Милослав Квашня сбросил свои мокрые и рваные штаны, начал натягивать теплые порты купца. Никита Обормот разулся, менял сапоги.

— Салям алейкум! — гортанил попугай. — Я Цезарь! Кровь за кровь!

— Наша ворона умнее, больше слов произносит, — рассуждал Голодранец.

— Молчи, старый хрен! — выркнула заморская птица.

— Стервец! — удивился Нечай.

В это время попугай нахохлился и обрушил на казаков руладу отборной похабной ругани.

— Раз, два, три, семь... тридцать... семьдесят... сто двадцать!

Казаки считали, сколько раз изругнется птица. Такой грязной брани никогда не слышали. Попугай ругался в мать, в бога, в печенку, в селезенку, в дым, в якорь...

— Сто двадцать выражений!

— И одно другого краше.

— Вот чему их за морем-то учат!

— Нет, наша ворона скромнее.

— Зело похабная птица!

— Такую и в дом не принесешь, срамота!

— В шинок отдадим, Соломону.

Вино пили нечаевцы, обсуждали похабщину заморской птицы. И не заметили казаки, как выплыли из тумана двенадцать галер с пушками. Они шли подковой, поэтому сразу замкнули круг. И загрохотали пушки. Упал замертво Клим Верблюд, уронив братину с вином. Схватился за живот и повалился за борт Тришка Страхолюдный. Не успел надеть новые портки Милослав Квашня. Он ткнулся носом в палубу, уставился срамно в небо голым задом. Макар Левичев загородил грудью Нечая от картечи. Пушки били в упор. На галерах, однако, опасались утопить богатые корабли, захваченные казаками. Нечаевцы прыгали, скользили по вервям в свои челны. Но по челнам с галер стреляли ядрами. Нечай, Ерема Голодранец и Демьян Задира сготовили все же к бою сорок лодок. Но они пока крутились, прятались за бортами купеческих кораблей, чтобы не попасть под пушки. Высунуться просто не было возможности.

— Энто погибель! Но мертвые сраму не имут! — бросил свой челн на прорыв Касьян Людоед. За ним устремился и Демьян Задира. Они намеревались проскочить убыстрение на веслах между двух галер. Но первое же огненное ядро оторвало голову Касьяну, а второе разнесло лодку в щепки. Погибли и челны Демьяна Задиры.

Илья Коровин сразу бросился на выручь нечаевцам. Но когда выскочили из тумана к месту боя, много казаков уже пошли ко дну кормить рыб. Перелом наступил молниеносно. Рявкнули сорок пушек коровинцев. Вой на галерах растерялись. Илья не распылял силы. Обрушил удар сразу токмо на четыре вражьих корабля. Били казаки в упор по самым уязвимым местам: туда, где были пороховые погреба. И четыре галеры после трех залпов взорвались, осыпав море обломками и огнем. Воспряли духом и поредевшие ватаги Нечая, Остапа Сороки и Еремы Голодранца. Они, искупая свою оплошку, во мгновение ока растерзали и утопили еще четыре десятипушечных посудины. Но и сами казаки несли тяжелые потери. Большой урон терпела от пушек ворога и ватага Ильи Коровина. Погиб Сергунь Ветров, ушли в пучину морскую отважные братья Яковлевы. Андриян Шаленков улетел от взрыва в море. Однако приближалась перемога. Тимофей Смеющев и Василь Скворцов проскочили вплотную к одной галере, вцепились в нее острогами, начали рубить борт секирами.