Форпост в степи

— Тебя послушаешь — и хоть караул кричи, — сказал Архип, улыбаясь через силу. — А я японца этого даже от кайсака не смог отличить, не то что от слуги адова!

— Теперь сыскали они тебя, сынок, и в покое не оставят.

Мариула потерла ладони рук, словно коснулась ими чего–то

грязного и мерзкого.

— Береги себя, сынок, и уповай на Господа! Веру не растеряешь — от нечисти избавленье получишь!

— Мне японец тот еще сказывал, что француженка — хозяйка евоная, — вспомнил Архип. — Так на что я ей сдался?

— Сбрехал он, чтоб тебя в Оренбург выманить, — ответила Мариула. — Для него и языка его змеиного что чихнуть, что кашлянуть,

что кривду выболтать — все едино! Его цель была тебя к хозяйке своей свезти, да вот я его козням помешала.

— Как же я теперь? — ужаснулся Архип. — Я любого вражину одолеть смогу, а вот с нечистью тягаться…

— Оберег цыганкин у тебя, — улыбнулась ободряюще Мариула.

— Крест, что Лялька мне оставила?

— Да. Девонька знает твою судьбу, вот оберег и оставила!

Архип осторожно потрогал цыганский крест на своей груди

и немного успокоился. Мариула же встала, видимо, собираясь уходить:

— Ну, вот что, сынок. Ты сейчас поспи, отдохни как следует. Что поесть, тут сыщешь. — Она указала на узелок, лежащий на столе. — Ко мне в полночь приди. Попробуем сделать так, чтобы злыдни к тебе интерес свой поганый утратили.

— А дойду ли я? — усомнился Архип.

— Дойдешь, коли захочешь, — улыбнулась ему Мариула. — А силушку из еды, что я принесла, зараз извлечешь! Только все съешь, до последней крошки!

* *

С самого утра Сакмарский городок пришел в движение, словно растревоженный улей. Казаки седлали лошадей, заряжали ружья и стекались к атамановой избе*. Казачки носились, как ошпаренные, по городку, заглядывали друг к другу и в конце концов тоже спешили к мужьям, подстегиваемые безудержным любопытством.

Ночь, которую решил переждать атаман, не принесла ничего нового. Лука домой так и не возвратился.

Прибывавших казаков Донской тут же делил на тройки и рассылал кого куда, но с единственной целью — тщательные поиски исчезнувшего парня. Сам атаман сидел за столом, сложив перед собой руки. Задумавшись, он смотрел в одну точку.

Петр Белов сидел справа от атамана и нервно ерзал на скрипевшем под тяжестью его тела стареньком табурете. Он то растирал себе шею, то оглаживал свою окладистую бороду, то вставал и ходил по избе.

Наконец он сел, опершись локтями о стол. В густых волосах урядника серебрилась седина, а глубокие морщины бороздили лоб.

— Ты куда Городилова послал, Данила?

— В Оренбург, прямиком.

— А Егор Зверев?

— Он с Федотом Дорогиным и еще с десятком казаков зараз дорогу до Сеитовой слободы чешут.

— Пантюха Еремин тоже еще не возвернулся.

— Эх, был бы жив Лука, — сокрушенно вздохнул атаман. — Мне прям в глаза Груньке глядеть совестно.

Порывистый ветер завывал за стеной, бился в окна.

Дверь неожиданно распахнулась. На пороге стоял невысокий худой татарин в потрепанном халате, в коричневых, с задранными кверху носами, остроконечных сапогах.

— Ты кто таков? — спросил атаман.

Сорвав с головы шапку, татарин нерешительно потоптался на месте, после чего сделал короткий шаг навстречу казакам.

— Меня отец прислал, — сказал он, — Айтов Хабиб.

Белов недоуменно посмотрел на атамана, затем перевел взгляд на гостя:

— Проходи, садись, коли приперся.

Молодой татарин присел на край скамьи у входа, теребя руками шапку.

— Иди к столу ближе. Как зовут хоть, скажи?

— Ильдар я, Айтов, — ответил гость, но остался сидеть на скамейке. — Меня отец к вам прислал.

— Так не пойдет, уважаемый.

Белов подошел к юноше, взял его за руку и подвел к столу.

— Атаман указал тебе на место, значит, занимай его.

Ильдар, присев на край стула, заволновался, не находя подходящих слов.

— С чем пожаловал к нам и откуда? Ежели по торговым али каким другим делам, то не сейчас. На пустобрехство времени нету.

— Вот что я привез вам. — Ильдар достал из–за пазухи пакет и положил на стол.

— Что это? — нахмурился Белов, стоящий за спиной юноши.

— Пакет мой губернатору, — выдохнул Донской, лицо которого начало бледнеть и покрываться испариной.

— Где взял? — урядник схватил Ильдара за плечо и развернул его к себе. — Откуда у тебя это?

— Отец дал, — поспешил с ответом юноша. — Вам, казакам сак- марским, свезти велел.

— Спаси Христос вас за это. — Комок застрял в горле атамана. — Но где вы сыскали пакет этот?

— Возле казака убитого нашел его отец, — отозвался взволнованно Ильдар. — Он из города домой, в Сеитову слободу, возвращался. У моста, в кустах, убитого казака и увидал.

Белов весь напрягся. Он внимательно посмотрел на Донского, затем на татарина.

— И где сейчас казак этот? — спросил он.

Юноша закрыл глаза и замкнулся, видимо, боясь сказать что–то очень страшное.

— Говори, — подбодрил его атаман. — Говори и не боись. Здесь никто тебя не обидит!

— Я… э–э–э…

На улице послышался топот копыт, и Ильдар остановился на полуслове. Казаки подошли к окну.

— Кажись, Зверев Егорка с Дорогиным пожаловали.

Войдя в избу и увидев юношу, Зверев воскликнул:

— Ах, вот ты где!

— А где арба? — спросил в свою очередь Федот Дорогин.

— У церкви оставил, — глухо ответил Ильдар.

— Этот малай нам привез плохие вести, — печально проговорил атаман и показал казакам письмо.

— Да, ведаем мы, — сказал Зверев.

— Мы его отца в слободе встренули, — добавил Дорогин.

— А что вы про арбу спрашивали? — спросил Белов.

— Да Луку этот малай привез. Господи, прости мою душу грешную, без головы!

— Что ты сейчас сказал? — не понял атаман.

— Без головы Лука, — повторил, словно эхо, Зверев и развернулся к двери. — Айдате поглядим сами.

Казаки уже окружили стоявшую у церкви арбу. Толпящиеся неподалеку казачки, бурно обсуждавшие пропажу Луки, сразу же умолкли и насторожились.

Атаман откинул покрывало и замер. Могучая грудь его вздымалась и дрожала под промокшей от пота рубахой. Наконец он взял себя в руки, посмотрел на притихших рядом казаков и сказал:

— Да, одет как Лука. О, Господи, да он это! Он точно!

— Дайте пройти! Пройти дайте!

К арбе протиснулся Никодим Барсуков. Увидев обезглавленное тело племянника, он остолбенел. Он прикрыл лицо руками, потом обхватил свою голову и весь сжался в комок.

— Потеряла Груня и сына, — едва вымолвил он. — Эх, ка–за–ки… Не уберегли мы его.

Толпа женщин пришла в движение, и над площадью поднялся страшный шум, состоящий из криков, визга и горестных рыданий.

— Ты зараз не обмишулился, Никодим? — спросил Барсукова Белов. — Может, энто все ж не он?

— Он. Точно он, — уверенно ответил Никодим. — Одежка евоная. А сапоги… Это ж я ему подметки на сапогах чинил!

— Что ж, заворачивай арбу к избе его родителей, — распорядился атаман, приобняв за плечи Ильдара. — Господи, не дай Груне от горя помереть…

— Лука! — прозвучал над площадью дикий крик, и все увидели пробивавшуюся сквозь толпу Авдотью Комлеву.

Девушка едва не упала, увидев обезглавленное тело юноши, но сильные руки казаков поддержали ее.

Крик прозвучал так громко, что толпившиеся на площади люди замерли и перекрестились. Вместе с воплем, с этим душераздирающим криком словно вырвались из груди Авдотьи ее жизнь, ее душа. Силы оставили ее сразу, точно стрела пронзила сердце, и она бессильно осела на землю.

Казаки подняли бесчувственную девушку и бережно передали на руки женщин.

Арба с обезображенным телом покойного, поскрипывая колесами, медленно покатилась к дому Барсуковых. Гудящим потоком тянулся народ за арбой, и перевозка тела Луки стала очень напоминать похоронную процессию.

* * *

Груня Барсукова держала в руках икону Богородицы и тихо плакала. Все в доме напоминало ей об умершем муже. Ей чудилось, что он войдет сейчас в дом, веселый, в обнимку с Лукой. Сыпя шутками и прибаутками, усядутся за стол, и Авдей крикнет: «Ну–ка, мать, ставь на стол самовар! Чаи сейчас гонять будем!»