Есиповский театр

ом была близорука и не расставалась с лорнетом, "рукоятью которому служило кольцо, которое она вздевала на свой указательный палец". Наконец, все в Казанской губернии знали Каховскую как человека удивительно доброй души, она никому и никогда зла не сделала, все ее любили и уважали.

Однажды летом, в истомляющий зноем день, Александра Федоровна собралась навестить своего брата* в его именьице Базяково, что лежало в закамских лесах. Дорога предстояла дальняя. Шестерик лошадей, заранее откормленных овсом, был впряжен в старинную развалюху-карету со слюдяными окошками. Песчаная дорога и несносная жарища очень скоро истомили лошадей, а за лесом уже начиналась гроза, все разом потемнело, зигзагами вспыхивали в отдалении молнии, ветер раскачивал и валил наземь гигантские сосны, пошел дождь, а ямщик забеспокоился.

- Барыня, - сказал он Каховской, - как хошь, гляди сама, экие деревья поперек дороги падают, да и лошадушки из сил выбились. Уж ты будь добра повели назад поворачивать.

Распахнув дверцу кареты, Каховская огляделась:

- Заворачивай направо в проселок, отселе, кажись, версты три, не более, до есиповского Юматово, а я чаю, что Петр Василич Есипов будет рад меня видеть.

Лошадей завернули ("вместе с тем гром и молния, как бы довольные тем, что принудили ее переменить свой путь, начали удаляться"), и вскоре за лесом забрезжили теплые лучинные огни в окошках деревни. Юматовский староста, хорошо знавший Каховскую, встретил ее с поклоном на пороге своей избы, сообщив, что Есипов давно не живет в деревне, а дом господский пустует:

- Все беды начались с того, как сбежала Груня Мешкова, которую барин почитал главным украшением своего театра, после чего Петр Василич и сам отъехал в Казань на житье. Не знаю, правда ли, но люди пришлые сказывали, что болеть стал почасту.

Каховская сказала, что ей надобно переночевать:

- Гроза-то прошла, но, может, другая к ночи собирается.

- Милости просим, - радушно отвечал староста. - Но боюсь, что несвычно вам будет в избе нашей. Но мои семья на полатях потеснится, а вашу милость на лавке укладем.

Александра Федоровна удивилась:

- Будто ты, Антипыч, впервой меня видишь! Да я сколько раз у барина твоего гостила - так вели отворить дом господский, не обворую же я его хоромы. Опять же и неловко мне, ежели стану детишек твоих в избе беспокоить.

- Не смею, сударыня, - вдруг отвечал ей староста.

Тут Каховская даже обозлилась на него:

- Так тебе же и попадет от барина, ежели Петр Василич проведает, что ты меня в его же дом ночевать не пустил.

- Эх, барыня, не стращай ты меня гневом господским! - отвечал Антипыч. - И совсем не того я боюсь - иного.

- Так чего ж ты боишься?

Антиныч пугливо огляделся по сторонам, сказал:

- С той поры, как барин отъехал, нечисто там стало.

- Эка беда! - отмахнулась Каховская, глянув на проясневшее небо. Ежели и не прибрано, так мне все равно.

- Я о другом, сударыня, - тихо произнес староста. - В дому господском даже лакеи жить