Золотой цветок - одолень

— Весь Яик поднял против одного! — усмехнулся желчно Грибов.

— Не можно было выпустить тебя живым! — серьезно ответил Меркульев.

Не ушла и сестрица дозорщика. Зоиду Поганкину избили, переломали ей ноги поленьями и бросили в холодную яму.

Цветь восемнадцатая

Телицу редру на дуване общно резали, ковши с горячей кровью подносили Фариде с поклоном. Угощали татарку сырой печенью для здоровья брыкучего, выдали из войсковой казны сто червонцев золотом. Писарь и казначей Матвей Москвин на блюде цесарские ефимки подал с улыбочкой. Шляхетские усы навострил окаянный бабник, каблуками сапог пристукнул. Хорунжий одарил татарку своим кинжалом позолоченным — булатным от рождения, дамасским. Меркульев на руках Фариду нес через всю станицу, от шинка до казенной избы. И много дней говорили казаки восторженно о Фариде, а не об отваге Ермошки на Магнит-горе, не о Зойке Поганкиной, не о дозорщике дьявольском, который оборвал цепь и, говорят, утек из меркульевского подземелья в первую же ночь.

Большую победу одержала Фарида в орде за несколько дней. А ведь шла она туда без какой-либо надежды. Шла на верную смерть. Круг порешил еще на постриге хана Ургая и Мурзу отпустить за семь тысяч баранов, за двести подстилок из кошмы и триста возов медной руды. Не нашлось тогда охотников ехать на переговоры. Отпустили одного Мурзу, дабы он пришел за своим ханом с выкупом. Дали Мурзе двух коней, саблю, вяленой баранины и пресных лепешек. Проводили его до хайсацкого озера. Стали ждать вестей. А Мурза захватил в улусах власть, объявил себя правителем. Выкупать своего бывшего повелителя он даже и не помышлял. Коварный Мурза уверил сородичей, что казаки казнили хана Ургая.

Меркульев учуял, как опасен Мурза. Этот деятельный и хитрый воитель мог объединить часть орды, обрушиться с войском на Яик. Гораздо лучше иметь в соседях присмиревшего и пощипанного хана Ургая. Но каким образом вернуть его к власти? Ургай жил в избе атамана, спал на перине пуховой в горнице. Узнал хан сразу о предательстве Мурзы.

— Пусти меня одну! Моя опрокинет изменник! Дай мне, Меркул, три казак с татарским ликом. Переодень этих казак в моя воин. Да вознаградит тебя Аллах! Отпусти, поверь в мой, атаман! — умолял Ургай.

Федул Скоблов посоветовал Меркульеву ринуться в короткий набег, взять в полон тридцать-сорок ордынцев. Мол, дай вознаграждение моему полку, двенадцать бочек вина... Молодцы мои тебе через день притащат басурманов. Полковник рассуждал так:

— Мы приведем их к Ургаю. Если они признают хана повелителем, дадим нехристям коней, оружие. И пущай хан Ургай начинает поход на свои владения с тремя десятками своих же ордынцев. Если муллы его поддержат, он быстро наберет войско. И пусть они воюют с Мурзой — хоть сто лет! Это будет выгодно для Яика и Руси!

— Нам потребна медная руда для пушек, полковник, — напомнил Меркульев.

— Не два горошка на ложку, — засмеялся Скоблов.

— Добро, тащи мне ордынцев. Да не пастухов немощных, а воинов. За овцепасов мы тебе не поставим и одной бочки вина.

Скоблов удивил Меркульева. Через два дня он приволок тридцать пленных ордынцев. Смошенничал полковник. Утаил, что ордынцы сидели у него в яме. Ну и вымогатель! Двенадцать бочек вина выторговал! Никому верить нельзя... Даже Скоблов обманывает. Нет, чтобы сразу признаться: мол, у меня есть пленные ордынцы! А он начал набег задумывать... Эх, разве вам провести атамана вокруг пальца? Меркульев сам всех вас объегорит!

Ордынцы оказались лучниками из погибшей тысячи Нургалея. Гордые и злые от неудачи, они явно не боялись гибели. Плечи и спины их бугрились яростно под охватами арканов. Один из них глянул на атамана так вызывающе, что Меркульев едва не зарубил его. А перед ханом воины преклонились мгновенно.

«Казаки бы убили сразу атамана, который проиграл сражение. Стали бы глумиться. В сущности, ордынцы нас добрее, — подумал Скоблов. — У казаков нет уважения к заслугам. Одержи сто побед — ты атаман! Ошибся — умри! Власть имущий не имеет права на ошибки! Это основа казацкого судебника! Лучше уж быть рядовым казаком!» — последние слова полковник произнес вслух.

— Ежли все будут рядовыми, кто ж отвечать станет за землю родную? — хитровато прищурил глаз Меркульев.

Ордынцев накормили досыта вареной бараниной, кулебяками. Одежду им выдали добротную, снятую раньше с убитых. Оружие вручил хан: сабли, луки и стрелы, арканы. Коней воины в степи отловили сами, кому какой понравится. Казацкая сотня сопровождала хайсаков до брода. Проводы были торжественными. Мальчишки руками вслед махали. Ордынцы смеялись, строили огольцам устрашительные рожи. Уходила с ханом Ургаем и Фарида, на вороном коне, вооруженная клинком и двумя пистолями.

— Прости, Фарида! На смерть посылаю тебя. Но будь нашим послом, дозорщиком, ухитрителем. Ежли Ургай победит, требуй обещанное: триста возов медной руды, кошму, семь тыщ баранов. И помни — бараны нам вообще не потребны! Овцы — уловка, отвод глаз. Ты на погибель идешь за медь для пушек.

— Присмотри за моим Соломоном, — попросила Фарида, смутясь.

— Не обидим шинкаря зазря, — великодушно пообещал Меркульев.

— Знахарка наворожила мне соперницу.

— Господи, да кому нужен твой мосол? — передернулся атаман.

— Сопернице твоей я ноги переломаю, — шутя напророчила Дарья.

Меркульев обнял Фариду на прощание, как дочь. Он ласково похлопал ее по спине тяжелой, горячей ладонью. Шлепнул по заднице.

— Не можно так! Меня любить не станут! — засмеялась Фарида.

— А я и не хочу, чтобы там тебя любили! — погрозил пальцем атаман.

Дарья вспомнила Насиму, всплакнула. Загубили одну хорошую девку, посылаем вторую черту в пасть. Фарида заметила слезы Дарьи, у самой задрожали губы. А плакать при казаках нельзя, снимут с похода.

— Поплачу в степи, — успокаивала Фарида сама себя.

— Ты вернешься, Фарида! — крикнул Федоска, впервые в жизни выговаривая букву «р».

— Твои бы речи да богу навстречу, — погладила сынка Дарья.

Фарида прыгнула на коня. Заплясал жеребец по-звериному, замотал головой, рвется в бег.

— Казаки живут отчаянно! — крикнул атаман.

— Умирают весело! — ответила Фарида.

И ушел ордынский отрядик за брод, поскакал в степь навстречу тревожной неизвестности. Казачки и дети махали им вслед. Все вспоминали любимицу Насиму. Все жалели Фариду.

— Пошто на смерть направил девку? — удрученно спросила Дарья.

— Такова уж моя судьба: посылать людей на смерть, на муки, на славу! Посылать на победы! На борьбу за казацкий Яик, за Русь!

В успех задуманного наскока никто не верил. На Меркульева и Скоблова смотрели, будто на спятивших с ума.

— Мурзу победить не так просто, — вздохнул Микита Бугай.

— Он перебьет энти три десятка за миг, пей мочу кобыл! — поддержал его Устин.

— С коих пор вы стали жалеть ордынцев? —дивился Герасим Добряк.

— А Фарида?

— И Фарида татарка. Даже хуже: татарка, обнюханная торгашом! Ха-ха!

— Не собирай сплетни-то, как баба.

— Даю на отрубление ухо, — начал было Гришка Злыдень, но его оборвали грубо...

— У тя ухо уже один раз отрубили!

— Я умру от горя, если Фарида погибнет! — писклявил шинкарь.

— Что ж ты не умер, когда мы у твоей Сары отрубили башку? — съязвил Емельян Рябой.

Больше всех шумел у брода Овсей. Он залез на укреп, размахивал длинными руками:

— Допустим, братья, что Ургай одолеет Мурзу. И вот он снова, предположим, станет правителем орды. Хан тогда почувствует силу и власть. Он сразу же изменит свое отношение к Фариде, к прежним обещаниям. С какой стати отдаст от нам семь тыщ баранов? Не висит же сабля над головой, можно не торопиться. Токмо молитва моя может спасти Фариду!

— Фарида-то не крещена, Овсей!

— Молись, молись, Овсей!

— Не смейтесь над святым! Помните, он ветер нам вымолил при поджоге степи? — заступился за расстригу Балда.