Золотой цветок - одолень

— Интересно, Дарья, мы живем. За все годы долгие ни разу не побранились, не подрались! Гром и молния в простоквашу!

— С чего нам драться и браниться? Мы ить муж и жена!

Токмо одиножды я тебя нагайкой выжег, когда ты дом бросила, догнала меня в походе на турок...

— Я уж и не помню. Вроде, наоборот: всю ночь тогда целовал, умаял.

— И ты ить, Дарья, ни разу не согрубила мне. Хоть бы раз, что ли, для разнообразия толкнула, стукнула шабалой али пестиком...

— Дело не хитрое, провинишься — получишь. Михая вон жена стукнула валиком стиральным по башке... Так до сих пор и живет Балдой.

— Нет, он с рожденья Балда.

В калитку просунулась голова знахарки.

— Господи! — перекрестился огорчительно Меркульев.

— Проходи, Евдокия! Добро пожаловать! — поклонилась Дарья.

Колдунья вошла, быстро захлопнула калитку, за ней боров ломился. Куда? На плече знахарки сидела победно ворона. Бабка остановилась посеред двора. Атаман поморщился недовольно. К Евдокии зачастила Дуняша. Тайны колдовские передает ей знахарка. Учит травы сушить, варить зелья, изгонять тараканов и мышей, лечить раны кровавые и повреждения нутряные... А кому это надобно? Дочь атамана и без умения знахарского проживет. Замуж отдадим за казака стоятельного, домовитого. Да и опасно уменье колдовское. Одну ведьму казаки уже сожгли в гневе. Дарья не согласилась с мужем, отпускает Дуняшу. А дочка и домой иногда не приходит, спит на печке с колдуньей, заговоры от болезней зубрит, навостряется в присухах. И не пустил бы атаман чернавку во двор, да потребна ее ворона.

— С Магнит-горы Кума прилетела? А где донесение? — спросил Меркульев.

— Нехорошее послание. Ермошка на блуд Олеську уластить тщится. Прочитала мне писульку Зойка Поганкина. Уж на что грязная баба! Ай то пятнами бурыми покрылась. Бросила она в печку мою энту берестинку. Обгорела вот маненько... Да я ее выдернула клюкой.

— Я и читать не стану, —отвернулся Меркульев, побагровев.

— Выбрось! — посоветовала и Дарья. — Сожги погань!

Знахарка затопталась виновато, повернулась сгорбленно, засобиралась. Но из сеней выбежала Дуняша, за ней Глашка и Федоска. Дуня явно все слышала. Она выпрямилась гордо, посмотрела на мать и отца сердито.

— Ермошка не могет сотворить нехорошесть! Зоида Поганкина его, мабуть, оговорила. Поклеп энто! Голову свою на отрубление дам, что поклеп и навет! Дай мне, бабушка, грамотку! Я прочитаю вслух!

— Возьми, птаха светлая! — протянула руку знахарка.

Дуня развернула посланьице. Меркульев встал и ушел в избу, хлопнув дверями. Федоска сел верхом на козу, поехал по двору кругами, держась за рога. Дарья глаза терла платком. Комар аль пылинка вроде попала.

— Читай, дочка. Токмо поганые слова пропускай, не произноси.

— Тут обгорело, не поймешь сразу:

«...адили два схорона. Взяли тридцать ...док руды. Возвернемся. Убиты Мироша ...вин и Егорка Зойкин. Гусляр — царский дозорщик, ...ас утек на челне. Ловите вражину по реке. ...айте его сестру — Зойку Поганкину».

— Кто писал? — спросила Дарья, вздыхая облегченно.

— Хорунжий.

— А про блуд ить нет слов, — присела знахарка на опрокинутую шайку.

— Да и быть не могло, — грустно, израненно опустила ресницы Дуня.

— Я переломаю ноги Зойке Поганкиной! — начала разъяряться Дарья.

В избе раздался визг Олеськи. Меркульев вообразил все пакостные слова Ермошки в писульке. Но девчонка, значит, явно дала ему повод! Ах, дуреха! Атаман схватил кожаный пояс с медными наклепками и напросился на Олеську, которая сидела у окна и читала сказание о смуте Авраамия Палицына.

— Я тебе покажу Ермошку! Я тебя изъермолю, дрянь! — приговаривал отец, хлестая наотмашь юницу.

Он рассек ей бровь, ожгутил шрамами лебединую шею. Она выскочила на крыльцо, обливаясь кровью, закрывая голову руками.

— Я забью тебя до смерти! Я тебе покажу любовные писульки! — бушевал Меркульев, вырываясь вслед за дочерью из сеней.

Олеська спрыгнула с крыльца, минуя ступеньки, побежала через огород к речке. Дарья встала и толкнула резко мужа в бок. Он перелетел через узорчатые перила, опрокинулся и ухнул головой в огромную пожарную кадку. Вода всплеснулась до крыши, окатила весь двор.

— Захлебнется ить! Вытаскивай! — заметалась знахарка.

— Охолонет и вылезет сам, — успокоила ее Дарья.

Меркульев выбрался из бочки с трудом. Головой ударился, плечо ободрал, колено сильно разбил о край кадухи. Но ярости у него не поубавилось. Он, отбрызгиваясь, вцепился за оглоблю. Дарья снова подскочила к нему и толкнула в грудь напористо, двумя руками. Меркульев плюхнулся в корыто с намешанной жидко глиной.

— Ты одурела, Дарья? — спросил он, увязая в желтой жиже, размазывая по лицу печную слизь.

— Нет, не одурела. Слушай послание от Хорунжего. Читай, Дуня. У отца руки мокрые и в глине.

Меркульев вылез из месива, сообразил, что допустил ошибку. Начал смешно вытирать руки о чистый, висящий на бечеве рушник.

— Да, отец! У тебя руки грязные! — заключила многозначительно Дуня.

— Господи! — закрыл безысходно глаза Меркульев.

— Толкни меня в глину! — шепнул Федоска Глашке, соскочив с козы.

Он встал спиной к корыту. Глашка выполнила просьбу друга с явным удовольствием. Толкнула Федоску, опрокинула в глиняную жижу. Но не удержалась и сама улетела, завизжала от восторга.

— Господи! — закрыла слезно глаза и Дарья.

...Дважды прочитала Дуня обгоревшее послание Хорунжего. Но и это не устроило атамана. Он вырвал писульку из рук, долго вертел ее и пересматривал. Сенька Князев недавно сообщал ему, что царский дозорщик проник на Яик под ликом слепого гусляра. А при чем здесь Зойка Поганкина? Как мог узнать Хорунжий, что она сестра соглядатая? И откуда, когда появилась сия гнусная бабенка на Яике? Помнится, приволок ее с набега на Волгу женой названой сотник Горбун. Года через три он помер. На Яике давно обитается блудница. Раза четыре ходила она в Астрахань с караваном купца Гурьева к родичам.

— Дарья, кто у нас по рождению Зойка Поганкина?

— Зоида Грибова. Из Астрахани. Гнусная баба. Двумужница вдовная. Живет с шинкарем и с Остапом Сорокой. Она и отравила гусляра Ярилу. Теперь все ясно!

— Дед Охрим называл Ярилу казацким Гомером, — вмешалась Дуня.

— Зойка уморила прежнего гусляра, я ей зелье сварила. Но яд готовила я токмо для Горбуна! Ярилу она травила без мово ведома, — призналась знахарка.

— Гореть в огне тебе, ведьма! Клянусь! — потряс кулачищами Меркульев.

— Иди в баню, сполоснись. Там есть вода теплая в котле, — тронула за локоть Дарья измазанного глиной мужа. — Я новую одежу принесу.

Атаман мягким движением отстранил жену, заговорил повелительно:

— Одежду принеси. Я сполоснусь и переоденусь. А ты, Дарья, садись на коня торопко. Возьми двух дозорных от казенной избы. Скачите во весь опор к Зойке. Она там узел вяжет в дорогу. Боюсь — не застанете хитрую бабу. Ежли схватите, побейте ее устрашительно и бросьте в яму. Так, так... Ты же, Дуня, беги к Телегину. Пущай полк поднимает. Можно в блюдо золотое ударить... по тревоге! Ну а ты, Евдокия, на речку сходи за Олеськой. А то ить утопится дура. Скажи, что я перед ней винюсь. Погорячился зазря. И нечо прохлаждаться! Пущай обиходит Федоску и Глашку. Ну и свинята! Залезли в глину, хрюкают! Не придумали ничего более умного. Господи, и как бы вы жили без меня? Без моих указаниев?

— Бегу, отец! — выскользнула Дуняша за калитку. Дарья коня из конюшни вывела, за ограду выволокла уздой, понеслась.

...Дьяка сыскного приказа, царского дозорщика Платона Грибова, взяли на другой день к вечеру. Хорунжий на пятки ему наседал. Полк его разделился, с двух сторон шел по берегам реки. Обоз казаки бросили в погоне. Караван лодок тоже двигался беспрерывно, без ночевок. И настигли беглеца. А он и веслами не мог работать: плечо прострелено. Тут же и полк Меркульева выскочил. По левому берегу с тремя сотнями на рысях — Богудай, по правому — с остальным войском атаман. И сорок челнов двигались с охотниками супротив течения. У всех ловцов пищали и кошки бросательные...