Битва железных канцлеров

все картины и гобелены. Послу досаждали колокола московских церквей, звонившие с утра до ночи "с достойным сожаления соревнованием". А в день коронации Морни невольно обратил на себя всеобщее внимание тем, что остановил свой кортеж за два квартала до Успенского собора, проделав остальной путь пешком и обнажив голову, что не укрылось от взора императора Александра II:

- Благодарю вас, посол! Все было бы отлично, если б не эта постная физиономия лорда Гренвиля, который выступает здесь с таким видом, будто я не вернул Англии долгов...

Англичане старались помешать союзу России с Францией, и Гренвиль - под громы колоколов - заметил Морни:

- У нас политику делают ради прений в парламенте, а дипломаты интригуют лишь ради насыщения архивов документами о своем остроумии... Не пойму, ради чего стараетесь вы?

- Не смейтесь! - отвечал Морни британцу. - Я разглядел в России неразработанный рудник для экономической эксплуатации. Вам-то хорошо сидеть на угольных копях Ньюкастла, а французы никогда не знают, чем протопить свои камины...

Прусское королевство на коронации представляли два человека, столь различных, что их неловко сопоставлять: великий ученый Александр Гумбольдт и генерал Гельмут фон Мольтке. Автор "Военных поучений" врезался в память человечества жестким профилем волевого лица, обтянутого сухим пергаментом старческой кожи, а тогда - на коронации - это был тощий и моложавый, удивительно ловкий в движениях человек, с румянцем во всю щеку, восторженный поклонник танцев, которым он и отдавался - почти самозабвенно...

После мазурки царь приветствовал его:

- А-а, Мольтке! Что скажете хорошего? На ломаном русском языке, клокоча звонкой гортанью, будто орел перед взлетом, Мольтке отвечал:

- Не стройте крепостей - стройте железные дороги. В Берлине не считают, что Россия потерпела поражение - просто Россия не смогла выиграть победу из-за отсутствия рельсов, протянутых к черноморским портам. Увы, государь, бог Марса отвернулся от ваших воловьих упряжек...

И он закружился в вальсе! Издали наблюдая за его костлявой фигурой, императрица Мария сказала Гумбольдту:

- Посмотрите, как упоенно танцует ваш Мольтке.

- А что ему делать? Это лучший танцор Берлина... Правда, - добавил Гумбольдт, - я слышал, Мольтке что-то еще фантазирует в генеральном штабе, но я не могу представить, чтобы человек, пылко отдающийся танцам, был способен выиграть хотя бы одну серьезную победу на полях роковых битв...

Горчаков равнодушно взирал на вальсирующую публику, вскользь заметив советнику министерства - барону Жомини:

- Я бы охотно променял Гумбольдта и Мольтке на одну лишь голову прусского политика... Это нужно не только Берлину, но, думаю, пошло бы на пользу и Петербургу.

- Пруссия не имеет политика, - отвечал Жомини.

- Точнее, она не имеет политики. Но политик уже есть... Я говорю о Бисмарке, что застрял во Франкфурте, где он каждый вечер надувается, как пузырь, дешевым вином.

Потом была пышная иллюминация и обед в Грановитой