Волжское затмение (СИ)

– Прапорщик Фалалеев по вашему приказанию явился, – сиплым и грубым голосом отчеканил главный милиционер.

– Похвально, прапорщик, – язвительно процедил сквозь зубы Перхуров, оглядывая Фалалеева.

– Господа, – обратился он к совету. – Вот мы с вами судим да рядим о том, как привлечь на нашу сторону население, как завоевать симпатии простых ярославцев… А наши блюстители порядка тем временем вовсю проявляют себя как палачи и держиморды. Ещё утром мне доложили, что подчинёнными Фалалеева бессудно убиты советские активисты Нахимсон, Закгейм, Лютов и другие. Мы потеряли возможные источники важной информации. Лишились ценных заложников на крайний случай. А главное, сразу показали городу, что мы ничуть не лучше большевиков. Мне уже пришлось сегодня краснеть и объясняться перед членами новосозданной Городской управы. Ваша очередь, прапорщик. Слушаю вас.

Фалалеев наморщил лоб и нагнул голову.

– Лично я к этому непричастен, господин полковник. Но, поскольку это мои подчинённые, я, конечно же…

– Без всякого сомнения, – оборвал его Перхуров. – Так вот. При первом же случае самосуда со стороны ваших людей над кем бы то ни было, я вас расстреляю. Лично. Как поняли? – голос Перхурова превратился в стальную хлещущую розгу.

Фалалеев вздрогнул, побледнел и судорожно сглотнул.

– Так точно… Понял, – сдавленно ответил он.

– Сказанное относится ко всем, господа офицеры. Ответственность за произвол в городе на равных понесут и непосредственные виновники, и их начальники. Прошу учесть и впредь не допускать, – сверкнул глазами Перхуров, оглядывая зал. – Фалалеев, куда поместили арестованных?

– Пока сидят по участкам, господин полковник, – развёл руками начальник милиции. – Но надо что-то делать. У нас не хватает сил для их охраны…

– Что вы предлагаете, прапорщик? – узко прищурясь, уставился на него Перхуров.

– Предлагаю… Вот что, – прерываясь от не прошедшего ещё волнения, заговорил Фалалеев. – На Волге… Возле Арсенальной башни… Стоит на якорях старая дровяная баржа. Посудина, извольте знать, довольно вместительная… – он перевёл дух и шумно сглотнул. – Переправить их туда, на берегу установить пулемётную точку. Надёжно и незатратно…

– Так. Но эту ораву надо же ещё и кормить! Хотя бы раз в день. Это продумали? – спросил Перхуров.

– Да это чепуха, Александр Петрович, – барственно повёл рукой Карпов. – Раз в день им хлеба подвезти, подумаешь, труд! Ну а нет, так пусть сами, на своей шкуре испытают, каково людям под их властью! Очень хороший урок! Очень! Молодец, Фалалеев! – как сытый кот, промурлыкал генерал. Он, судя по всему, таким урокам никогда не подвергался. Перхуров покосился на Карпова и сухо распорядился:

– Переместить арестованных на баржу. Для удобства конвоирования разделить на группы. Сопровождать каждую по отдельному маршруту, без пересечений. Вам ясно, Фалалеев?

– Так точно, – с призвуком обиды в голосе отчеканил прапорщик.

– Выполнять. Кру-гом! Шагом марш! – скомандовал Перхуров. Фалалеев козырнул, развернулся, притопнул и строевым шагом покинул зал.

С площади послышался резкий, как пулемётная очередь, треск мотоцикла. И тут же снизу раздались торопливые – с частым треньканьем шпор – шаги по гудящей чугунной парадной лестнице. Потом трескучий маршевый грохот по паркету. И в зал влетел адъютант Веретенников.

– Господин полковник! К вам гардемарин Ермаков из команды Супонина и с ним какой-то гражданский. С важным донесением. Касательно полка…

– Сюда. Немедленно! – бросил сквозь зубы Перхуров.

Скрипя истёртой кожаной курткой, в зал вбежал запыхавшийся маленький вертлявый остроглазый человек в матерчатом шлеме на голове. Остановился, вытянулся, козырнул.

– Господин полковник! Первый Советский Ярославский полк перешёл на сторону красных. Шелпаков схвачен. Со мной какой-то штатский. Говорит, из наших… – и Ермаков оглянулся. Из тьмы коридора робко вышагнул худощавый, лет сорока, человек с интеллигентской бородкой. И эта бородка, и разодранная грязная рубашка, и лопнувшие по шву брюки были закапаны кровью, безудержно сочившейся из его носа. Перхуров сразу узнал “товарища Владимира”, полкового фельдшера из вольнонаёмных, своего связного.

– Гардемарин, стул, быстро! Присаживайтесь, Владимир Яковлевич. Рассказывайте.

– Да что ж рассказывать, Александр Петрович… – хрипло загундел в разбитый нос “товарищ Владимир”. – Гардемарин вон всё сказал уже. После десяти утра всё шло по плану. Как договаривались. Держали нейтралитет, из казарм не выходили. А потом… – он махнул рукой и весь обмяк на стуле. Досталось ему, видимо, крепко.

– Ну же? Что потом? – с лёгким нетерпением поторопил Перхуров.

– А потом зачастили агитаторы… Как из мешка полезли. Местные большевики… Их в дверь, они – в окно… Ну и забузили. Полковой комитет собрали. А тут ещё мадьяры с поляками из третьей роты, интернациональной… И австрияки пленные тут как тут, будто свистнул им кто, тоже галдят – мол, при большевиках-то мир был, а теперь, выходит, опять война… – и “товарищ Владимир” тяжко задышал, переводя дух.

– Ну а вы? Вы-то что?

– А, – махнул рукой связной. – Вы бы видели этот бедлам! Я аж голос сорвал, да где там… До драки дошло, еле вырвался. А тут ещё поручик ваш с гардемарином приехали… Ну, поручика они и слушать не стали, заперли в карцер. А я вырвался. Стреляли вслед, да Бог уберёг. Вот Ермаков меня подхватил, вывез оттуда… Спасибо, Мстислав Мстиславович… – неуклюжим хватом “товарищ Владимир” пожал руку стоявшему рядом Ермакову и надсадно закашлялся.

– Ч-чёрт, все потроха поотбивали, сволочи! Поработал кто-то там у них, явно поработал накануне! Всё как по команде прошло! В общем, полк выступил против нас. Та сторона – за Которослью – отрезана, – из последних сил закончил связной и бессильно уронил голову.

– Так… – глухо отозвался в наступившей тишине Перхуров, оглядывая замерший совет. – Скверно… Скверно. Не ожидал. Мы блокированы в центре города, господа. Вот что это значит, – и, подойдя к карте, пересиливая внезапную тяжесть, обвёл указкой неправильный, кособокий четырёхугольник между Волгой, Которослью и Загородным валом. – Более не задерживаю вас, Владимир Яковлевич. Ступайте, но помните, что это вы громче всех заверяли меня в неколебимом нейтралитете полка. Я поверил вам. Как оказалось, напрасно. Вопрос относительно вас будет решаться отдельно. Пока свободны.

Связной встал и, шатко мелькая в зеркалах, покинул зал.

– А вы, – и полковник обернулся к Ермакову, – немедленно к Супонину. Приказ: выдвинуть к Американскому мосту один броневик с полным экипажем и боекомплектом. Реквизировать на Лебедевском заводе все исправные грузовики вдобавок к имеющимся. Мост забаррикадировать. Оборудовать стрелковые и пулемётные позиции. Как поняли? Повторить.

Ермаков, тараторя, в точности отрепетовал приказ.