Волжское затмение (СИ)

Пространство перед гимназией заметно поредело. Но очередь в добровольцы заметно прибавилась. Молодёжь разбавлялась людьми постарше. Теперь здесь были и отставные, нестарые ещё чиновники, лицейские преподаватели, несколько рабочих и мастеровых. И ешё какие-то подозрительные типы с глумливыми лицами и бегающими острыми глазками. Дармовое оружие всегда притягивало подобную публику. Антон скривился и сплюнул.

– Здорово, Каморин! – грянул за спиной ломкий юношеский голос, и Антона сотряс звонкий хлопок по плечу. Он резко обернулся и слегка оторопел. Перед ним стоял его одноклассник Витька Коробов. Нескладный длинный лупоглазый парень с еле заметным, бесцветным, неокрепшим ещё пушком на худых щеках и впалом птичьем подбородке. Тихий, миролюбивый, застенчивый, слегка себе на уме. Но теперь это был не просто Витька, а Витька с винтовкой. Она висела у него за плечами. Вместо ремня в её антабки был продет махровый пояс от халата. Длинный штык солидно покачивался над Витькиным мятым серым картузом. Сам Витька стал, кажется, ещё выше ростом, приосанился, а в глазах появилась значительность и сосредоточенность. На нём были ученические брюки под ремнём с вензелем реального училища на пряжке, серая, с закатанными рукавами, рубаха и белая повязка на левом рукаве.

– Привет… – настороженно оглядел Антон Коробова. – Здорово, Витёк. Ого… Да ты, я смотрю…

– Правильно смотришь, – перебил его Витька. – Есть разговорец. Отойдём-ка. Вон туда… Тут уши.

И потащил его за рукав за угол здания, в проулок Большой Линии, где было безлюдно. Там, у жерла водосточной трубы, он остановился и внимательно взглянул на Антона. В мутно-серых глазах его промелькнуло что-то нехорошее.

– Ну? – качнув штыком, проговорил он. – И что ты обо всём этом думаешь?

Антон с нескрываемой тоской поглядел на него.

– Поживём – увидим, – пожав плечами, как тот крестьянин у афишной тумбы, буркнул он.

– Да и так уж всё видно! Большевикам-то каюк! А? Что скажешь? Впрочем, прости, – деланно смутился он. – У тебя ведь отец…

В душе Антона начал вздыматься мертвящий холодок.

– А чего отец? – повёл плечами он. – Я сам по себе…

– Вот! – ткнул в него пальцем Витька. – Вот и я о том же! Чего тут смотреть, давай к нам! В добровольцы! Жизнь – во! – и Витька с размаху оттопырил большой палец. – А люди! Какие люди! Закачаешься! – он неловко оступился, пошатнулся и винтовка тяжело загуляла у него за спиной на халатном пояске. Зловеще закланялся штык над головой.

– Сам ты качаешься, – тяжело вздохнул Антон. Нелепый вид приятеля огорчал и злил. – Ты, Витюша, на себя посмотри. Ну какой ты, к чёрту, боец? Убьют ведь, и поминай, как звали, а за что? Дело-то, кажись, нешуточное будет… Ну зачем, на кой чёрт тебе всё это? – с горечью выговорил он.

– Сочувствуешь, значит? Жалеешь? – покачал головой Витька. – На кой чёрт, говоришь? А у меня, Антоха, мать из сил выбивается, все руки в прачечной стёрла, сестра с голодухи заговариваться стала! Да и то, у меня же нет папы-большевика, меня некому на хлебное местечко пристроить! И на кой мне, скажи, такая жизнь, чего терять-то? – выкрикнул он. – Из ваших комиссарских декретов лапша только для ушей, ею не наешься. Вот сами и подтирайтесь теперь!

– Да не ори ты… А что, белые всех накормить обещали? – сквозь зубы, еле сдерживаясь, процедил Антон. – Хлебные места всем раздать дармовые? Интересно… Может, я чего пропустил? Расскажи, Витюша. Расскажи…

– А я и рассказываю, – пожал плечами Витька. – Хлебный паёк у них – мне обожраться, а на семью – так все сыты будут. Семьдесят рублей в день. Это пока. Обещают сто, если до боёв дойдёт. Уже доходит, так что… Записывайся, не пожалеешь! С винтовкой управляться нас в училище насобачили. А тут и всему остальному научат. Тут такие учителя – ого-го!

– А убьют? Мать, говоришь? И сестра? Ну и как они без тебя? Чего ради гробиться-то, Витя?

– Да брось! Бог не выдаст, свинья не съест! Большевики своё отвоевали. Постреливают ещё, да ненадолго их хватит! Кончилось их время. И тебе нечего за них цепляться. Отец-то тоже, глядишь, поймёт, что не с теми связался. Если ещё не понял. Записывайся, Антоха! Это ж настоящее дело, мужское, а не болтовня какая… А кто чей сын – даже не спрашивают! Полный почёт и уважение!

– Зато потом узнают и кокнут как лазутчика, – усмехнулся Антон. – Ты дурак или притворяешься?

– Сам ты дурак! Да у Перхурова половина народа у красных служила! Кто в армии, кто в милиции… И что ж теперь, каждого кокать? А сын за отца и вовсе не ответчик! Но это у нас! – значительно добавил Витька и поправил винтовку. В глазах блеснуло непреклонное превосходство. – А будешь в сторонке пережидать – так ведь могут и припомнить. И тогда… Сам понимаешь, не маленький.

– Ого! Вот даже как… – чуть растерялся Антон от этой явной угрозы. – Серьёзно, однако! – и поскрёб в затылке. Больше всего сейчас хотелось влепить Витьке хорошего леща, сорвать с него винтовку на дурацком пояске и наддать ему прикладом ниже спины.

– Вот и я говорю, серьёзней некуда! – затряс головой Витька. – Такие дела начинаются! Ну вот кто мы были? Реалисты, гимназисты, студентики… Тьфу! Шелупонь, никто на нас и не глядел всерьёз! А теперь? Добровольцы! Бойцы! Считай, государственные люди! Уже и девки на улицах заглядываются, факт, было! Глядишь, и в герои выйдем, а? – и заговорщически подмигнул Антону. – Да я – чего, со мной всё решено. Я для тебя только. Так что…

– Вон как даже… – изобразил серьёзный вид Антон. – Предложение интересное. Я подумаю.

– Ну! – расплылся в улыбке Витька. – Вот это по-нашему! Да и чего думать-то, вон, вставай да записывайся. Я словечко замолвлю, в одной команде будем!

– Я подумаю, Витя. Подумаю. У тебя всё? – тихо спросил Антон и пристально поглядел на него. Тот нерешительно отшагнул назад.

– Всё… Раз ты так хочешь. Ну, думай, думай. Счастливо додуматься, – и Витька, махнув рукой на прощанье, снова поддёрнул винтовку и повернулся было уходить, но – уже вполоборота – счёл нужным добавить. – Обо всём думай, Антоха. И об отце не забывай.

И, многозначительно помолчав, Витька повернулся и небрежной, совсем не военной, но хозяйской развалочкой удалился.

Антон долго смотрел ему вслед, сжимая кулаки. Какой идиот! Но неужели всё и впрямь так скверно? И не вернутся уже большевики? Нет. В это невозможно поверить. Но, пока нет ясности, надо быть осторожнее. Самое верное – прикинуться дурачком. Слушать, не спорить, глупо улыбаться, скрести в затылке… Но сколько это продлится? И что делать ему, Антону? И как быть с Дашкой, если вдруг грянет серьёзная опасность?

Охваченный этими невесёлыми размышлениями, Антон, понурив голову, медленно шёл по Большой Линии в сторону Знаменских ворот. Зачем? Он не знал. Машинально. Да и подспудное любопытство было, признаться, сильнее здравого смысла. Хотелось увидеть, узнать, запечатлеть как можно больше подробностей непрошенных перемен в городе. Но тоска, тревожная и безысходная, подтачивала сердце со всех сторон. “Ну и ну… – то и дело мысленно сокрушался Антон и тяжело вздыхал. – Ну и дела!” И всё ниже опускал голову, понимая, что дела и вправду скверные.