Герой своего времени

н и жена его Таисия Максимовна славились на весь Кавказ хлебосольством и образованностью. Понятно, как тянуло Бестужева по вечерам в уютный дом коменданта, где царствовала молодая красивая женщина, где танцевали под музыку маленького органа, где до утра тянулись умные разговоры... А куда еще деть себя? Историк кавказских воин-генерал Потто писал: "Тяжелая однообразная служба в гарнизоне с ружьем в руках и с ранцем за спиною, он целые часы проводит в утомительных строевых занятиях, назначается в караулы или держит секреты. Среди такой обстановки Бестужев, человек с высоким образованием, страдал физически и нравственно". Шнитников, на правах коменданта, иногда вызывал к себе подполковника Васильева, грубого солдафона, мучившего Бестужева придирками по службе, и говорил ему:

- Прошу вас помнить: солдат в батальоне у вас много, а писатель Марлинский - един на всю Россию.

- Марлинского у меня по спискам не значится! А солдат Бестужев есть солдат, и только.

- Верно, что солдат. Но ежели не цените в нем писателя, так имейте хотя бы уважение к бывшему офицеру лейб-гвардии...

При штурме Бейбурта декабрист дрался столь храбрецки, что "приговор" однополчан был единодушен: дать Бестужеву крест Георгиевский! Однако в далеком Петербурге император начертал: "Рано", - а тут и война закончилась, линейный батальон снова занял дербентские квартиры. Солдаты искренне жалели Бестужева.

- Не повезло тебе, Ляксавдра! - говорили они, дымя трубками. - Вот ране, при генерале Ермолове, ины порядки были.

Выйдет он из шатра своего. А в руке у него, быдто связка ключей от погреба, гремит целый пучок "Егориев". Да как гаркнет на весь Кавказ: "Вперед, орлы!" Ну, мы и попрем на штык. А после свары Ермолов тут же, без промедления, всем молодцам да ранетым на грудь по "Егорию" вешает... Да-а, брат, не повезло тебе, Ляксандра!

Бестужев не жил в казарме, а снимал две комнатенки в нижнем этаже небольшого домика; здесь он сбрасывал шинель солдата, надевал персидский халат и шелковую ермолку на голову, садился к столу - писать! Русский читатель ждал от него новых повестей - о турнирах и любви, о чести и славе. А по ночам он слышал дикие крики и выстрелы в городе... Шнитников его предупреждал:

- Александр Александрович, будьте осторожны, голубчик!

Вокруг бродят шайки Кази-Муллы, и в Дербенте сейчас неспокойно.

- Я свою жизнь, если что случится, - отвечал Бестужев, - отдам очень дорого. Сплю с пистолетом под подушкой!

Кази-Мулла (учитель и пестун Шамиля, тогда еще молодого разбойника) неожиданно спустился с гор и замкнул Дербент в осаде. Начались сражения, Бестужев ринулся в схватки с таким же пылом, с каким писал свои повести.

- Один "Георгий" меня миновал, - признавался он друзьям, - но теперь пусть лучше погибну, а крест добуду...

Шайки Кази-Муллы отбросили, и в гарнизон прислали два Георгиевских креста для самых отличившихся рядовых.

- Ляксандру Бестужеву.., ему и дать! - галдели солдаты. - Он и пулей чеченца брал, он и на штык неробок.