В дни Каракаллы

то, что бывает, когда два человека, женщина и мужчина, до сих пор даже не знавшие о существовании друг друга, неожиданно почувствуют, что их души испытывают влечение, и тогда родится чувство более сильное, чем цепи. Я уже читал об этом у Платона.

Не отрывая глаз от танцовщицы, Вергилиан схватил меня за руку.

— А помнишь, сармат, Пальмиру? Мы встретили там бродячих комедиантов… Теперь я узнаю эти глаза.

На мгновение передо мной возникла залитая солнцем дорога, женщина на ослике под синим покрывалом.

— Откуда она явилась? — спросил Вергилиан Наталиса, показывая движением головы на удалявшуюся Делию.

— Из Антиохии. Муж ее умер там от горячки. Она погибала в римских тавернах, пока ее не увидел случайно этот гробовщик. Теперь у нее свой дом, музыканты… Ах, почему у меня такой бесформенный нос и в наружности нет ничего примечательного, а у таких, как Делия, изумительная красота? К чему она ей? Мучить нас желаниями?

Делия покинула зал, чтобы приготовиться к танцу, и все обернулись, когда она уходила, чтобы посмотреть на ее знаменитую походку. Я слышал, будто бы она раздевалась и одевалась на просцениуме. Впрочем, это была обычная вещь в римских театрах. Да и сейчас ее туника была из прозрачнейшего шелка цвета шафрана. Лавиния хмурилась.

Спустя некоторое время появились арфистки. Это были две египтянки с длинными глазами, какие я видел у женщин на храмовых изображениях в Египте. Они поставили на пол высокие черные, с обильной позолотой арфы, опустились около них на колени и стали лениво перебирать струны, загадочно и стыдливо улыбаясь. К ним присоединились старик с флейтой в руке и полунагой нумидийский мальчик с тамбурином.

Наконец на пороге пиршественного зала вновь показалась Делия с той улыбкой на устах, какой плясуньи обычно подготовляют успех у зрителей. Тогда, обменявшись молниеносным взглядом, египтянки рванули струны. Точно вода звонко заструилась по камням… Я заметил, что ногти у арфисток были выкрашены в пурпуровый цвет.

Музыка мне показалась странной. Иногда в этих струнах была сладость созвучаний двух или трех нот, порой флейта резала слух гнусавой мелодией. Мальчик, все одеяние которого составляла красная повязка на бедрах, курчавый и толстогубый, с равнодушным видом бил в тамбурин…

Уловив в мелодии какой-то одной ей знакомый звук, Делия выплыла на середину залы на пальцах босых ног, держа одну руку согнутой над головой, а другую как бы влача за собою в своем быстром движении по черно-белым плитам мраморного пола. Потом повернулась к нам спиной и так плыла, не опасаясь препятствий…

Высокая нота длилась невыносимо долго. Вергилиан прислушался к музыке, скосив глаза.

— Ты слышишь, сармат? Это оса.

В самом деле, Делия кружилась, как бы отгоняя грациозными движениями рук летающее над ней насекомое.

— Ты слышишь, сармат? Я неоднократно видел этот танец в Александрии. Но никто не исполнял его лучше. Глядя на это зрелище, я вспоминаю каналы, по которым скользили барки с косыми парусами, таверну над черной водой,