Лашарела. Долгая ночь

теплом. Под этой лаской забылись сразу и ночная темно¬

та, и жуткий вой собаки, похожий на плач одинокой не¬

счастной женщины, и тоскливое одиночество в бескрайнем

мире, и ощущение беспомощности перед беспредель¬

ностью и темнотой.

Султан сам подивился быстрой перемене своего на¬

строения и тому, что это могла сделать слабая, хрупкая

женщина, былинка, нежный цветочек, вчерашняя девочка,

ие знавшая и не испытавшая ничего в жизни: ни радости

великих побед, ни горечи поражений, ни самого страшно¬

го — крушения надежд, ощущения беспомощности и бли¬

зящегося конца.

Женщины любили Джелал-эд-Дина. Коренастый, смуг¬

лый, черноволосый и весь точно литой, он чем-то неотра¬

621

зимо притягивал к себе женщин. Весь он бьглг налит ка¬

кой-то тревожной, никогда не успокаивающейся силой.

Каждый мускул его был всегда напряжен, играл, как у

породистой лошади. Видимо, эту силу даже на расстоянии

улавливали и чувствовали женщины, и их тянуло к нему.

Привлекала не только нежность, но и жестокость сул¬

тана, ибо нет женщины на свете, которой нравились бы

спокойные, уравновешенные, чуждые волнения мужчины,

которых ничем и никогда нельзя вывести из состояния

покоя и уравновешенности и которые не способны иа по¬

рыв, не способны забыться в объятиях женщины.

Женщины не забывали Джелал-эд-Дина, не могли за¬

быть. Ночь, проведенная с ним, стирала из памяти все

остальные ночи, сколько бы их ни было, а если и вспоми¬

нались другие мужчины и другие объятия, то как блед¬

ные, даже неприятные воспоминания. Женщина, разде¬

лившая ложе с Джелал-эд-Дином, помнила о нем всегда и

даже на пороге гибели, горя в огне или утопая в бурном

потоке, молила аллаха не за свою судьбу и не за свое спа¬

сение, а за спасение и судьбу султана.

Но, пожалуй, ни одна женщина не любила султана так

пылко, как его новая, юная жена, дочь атабека Саади.

В его сильных, порывистых, но и нежных объятиях, она

пробудилась от своего девического полусна и познала ра¬

дость женщины. Она узнала всю тяжесть, весь гнет жела¬

ния и всю легкость, всю сладость утоления его. В этом

была вся ее жизнь, ничего в мире не существовало, кроме

этого. Она не разбиралась в том, что происходит вокруг,

почему теперь поскакали в Мугань, а не в Тавриз, но осо¬

бым женскнм чутьем она чувствовала, что в мире что-то

неладно, неблагополучно, что счастье недолговечно и что

предстоят большие невзгоды. Но чем меньше оставалось

в сосуде ее благополучия, тем жаднее она припадала к не¬

му, используя каждую свободную минуту султана.

В первый день, когда ее привезли и сказали, что она

будет теперь женой великого, доблестного и благородного

Джелал-эд-Дина, она удивилась: где же у властителя ми¬

ра хрустальные дворцы, бесчисленные жемчуга, табуны

арабских лошадей и пышные сады, в которых поют со¬

ловьи над розами? Ее муж ночевал то в лесу, то в степи,

а иногда и всю ночь проводил в седле, торопясь быстрее

преодолеть расстояние от одного места на земле до дру¬

гого.

S2Z

Но удивление скоро прошло. Более того, дочь атабека

сама очень скоро привыкла к образу жизни султана, к

постоянным опасностям, к беспокойному сну то в лесу, то

среди полей, к внезапным пробуждениям и к бегству иа

конях в кромешную тьму.

И где бы ни остановился султан, первым делом уста¬

навливали шатер для его молодой жены, так что ей ни¬

когда не приходилось ждать и прямо с коня она перехо¬

дила в свой привычный шатер, как будто все на том же

месте, и не было скачки, и не осталось за спиной расстоя¬

ния, преодоленного быстрым конем.

Ну, а шатер, где бы ои ни стоял, был убран роскошно,

достойно царицы, и всегда перед сном была широкая го¬

рячая грудь султана, его объятия, после которых спится

так спокойно и крепко.

Чем хуже складывались дела султана, тем чаще и

жаднее обращался он к своей последней любви, стремясь

не то забыться, не то насладиться за все те будущие годы,

которые могли бы быть, но которых, как говорило пред¬

чувствие, не будет.

Но любовь не ослабляла тоски, и приговор судьбы не

отдалялся после любовной ночи.

И сейчас, войдя в шатер, султан набросился на сонную

молодую жену. Ее тепло, тепло постели, тепло сонного

женского тела ударили в голову темным дурманом. Ни¬

когда еще его ласки не были столь ненасытны и требова¬

тельны, и пикогда еще молодая жена ие отвечала на них

столь самозабвенно и щедро.

Отдыхая, женщина пригубливала шербет, отщипывала

понемногу от крыла турача. Султан же ел жадно, как буд¬

то три дня ничего не было во рту, и пил из большой чаши,

то и дело наполняя ее душистым красным вином.

Они не знали, что это была их последняя ночь.

Захмелевшему султану захотелось видеть перед собой

сотрапезника, собутыльника, собеседника. Он, покачива¬

ясь, вышел из шатра и отправился к Несеви. Чутье кош¬

ки, чутье ночного зверя подсказало ему, что как будто кто-

то из темноты следит за каждым его движением и готов

наброситься, но хмель притупил инстинкт самосохране¬

ния, к тому же шатер Несеви был рядом, и султан вва¬

лился в него.

Мохаммед сидел за столом и писал послание, которое

следовало отправить в Иконию и Хлат. Джелал-эд-Дин

623

бесцеремонно тяжело сел, почти упал иа стул против Не¬

севи, сгреб одной рукой листы бумаги с невысохшими чер¬

нилами на них, смял и швырнул в темный угол шатра.

У Несеви слезились глаза от бессонных ночей, прово¬

димых за бумагами султана. Он схватил было повелителя

за руку, когда тот скомкал все его старания и труды, но

тотчас отдернул руку, как от раскаленного железа, и,

оправдываясь, сказал:

—

Это письма к правителям Иконии и Хлата, мой гос¬

подин.

—

В тартарары Иконию и Хлат! Нашему делу не по¬

мочь. Прикажи-ка лучше накрыть на стол.— Султан пер¬

вый захлопал в ладоши, вызвал слуг.

За столом сидели двое — султан и его верный, пожа¬

луй, самый верный, единственный верный слуга и летопи¬

сец Несеви. Султан пил, потеряв всякую меру. Одну за

другой он опрокидывал в себя чаши, полные терпкого ви¬

на. Мохаммед был непривычен к вину, с отвращением оп

подиосил к губам чашу, немного отхлебывал от нее. Но

так как подносить чашу к губам приходилось часто, то у

Мохаммеда появилось тошнотворное чувство, как будто он

отпивал из чаши не дорогое вино, а отвратительную

отраву.

Султан позвал музыкантов. Сначала он заставил их иг¬

рать, а потом начал поить вином. Музыканты отказыва¬

лись, но султан чуть не насильно вливал им в глотки вино

из своей огромной чаши. Наконец ему надоело упрямст¬

во музыкантов, и он выгнал их из шатра, наподдав каж¬

дому ногой.

Казалось, разум совсем покинул Джелал-эд-Дина. Он

говорил бессвязно, перескакивая с одного на другое, но

неожиданно угомонился, пододвинул свой стул к Несеви,

обнял его за плечи и тихо заговорил:

—

Вот уж пятую ночь не отстает от меня мой отец,

великий, доблестный хорезмшах.

—

Что ему надо от тебя,— нахмурился Несеви,— хо¬

резмшах принял мученическую смерть и теперь блажен¬

ствует в обители аллаха в одеждах, сотканных из света...

—

Нет, как только закрою глаза, так ои тут как тут.

Он по-прежнему властитель мира, но зовет меня зачем-то

ка остров, где пирует с рабами, покрытыми проказой, и

мне предлагает место на этом ужасном пиру. Ха-ха-ха-ха-

ха! Джелал-эд-Дин, пирующий с прокаженными рабами,

024

разве не великолепная картина, разве не достойный ко¬