Лашарела. Долгая ночь

Ну, мамелюки понятно, но и грузин едва сдерживается и

готов превратиться в бабу. Дрожащей рукой держится за

эфес сабли. «Так, чего доброго, я расчувствуюсь и сам»,—

подумал Несеви и твердым голосом оборвал молитву:

—

Время кончилось, пора начинать.

Мамелюки стряхнули с себя минутную слабость и ре¬

шительно подошли к визирю.

—

Пусть приговоренный сам выберет себе смерть:

>душение или отсечение головы,— разрешил Несеви.

—

Отсечение,— не задумываясь, выбрал визирь.

—

Разве не известно бывшему визирю, что людям бла¬

городным и высокопоставленным голов не отсекают. Лю¬

ди благородные и высокопоставленные предаются смерти

путем достойного их удушения,— скучно и даже моно¬

тонно разъяснил Несеви, как будто речь шла не о выборе

способа казни, а о выборе белого или красного вина к

обеду.

Шереф-эль-Молк понял, что даже выбор смерти сделан

заранее без него.

—

Пусть будет так. Делайте, как решили.

Визирь лег на спину, расстегнул и распахнул воротник

рубашки и раскинул в стороны руки. Двое мамелюков тот¬

час схватили каждый по руке, навалились на них, один

сел на ноги визиря, а третий ловко взобрался верхом на

живот приговоренного и руками, медленно, но крепко

сжал горло. Визирь захрипел, лицо его побагровело, глаза

полезли из орбит. Затем багровость перешла в синеву,

хрип прекратился, глаза остановились и остекленели.

Удушителъ повернул к присутствующим лицо визиря,

чтобы все убедились в совершенном им, затем отнял руки

от горла, зачем-то близко поднес их к глазам, как будто

что-то на них можно было разглядеть, несколько раз мед¬

ленно сжал и разжал пальцы.

618

—

Пойдемте,— приказал Несеви всем, и все по одно¬

му, не оборачиваясь на жертву, но как-то на цыпочках,

точно боясь разбудить спящего человека, вышли из опо¬

чивальни визиря. Притворив за собой дверь, остановились,

чтобы вздохнуть полной грудью и оглядеться. Однако

стояли не глядя друг на друга.

—

Голову полагается отсечь,— не то напомнил, не то

спросил тот, кто удушил.

—

Да, голову мы должны доставить султану.

—

Нужно дать остыть, чтобы не лилась кровь.

—

Пусть остынет.

—

Подождем.

Стояли и ждали молча, не переговариваясь, не обсуж¬

дая происшедшего. Удушитель все время глядел на свои

руки и все сжимал и разжимал пальцы, словно они за¬

текли. Потом он спросил:

—

Хорошо бы немного вина.

—

Потом напьешься,— ответил ему Несеви.

—

Наверно, еще не остыл.

—

Подождем еще немного.

Вдруг Торели, как будто его толкнули изнутри, повер¬

нулся и, никому ничего не сказав и быстро подойдя к две¬

ри, резко распахнул ее. Все поглядели туда и отшатну¬

лись. Удушенный перед этим визирь сидел на постели и

держался за голову руками, точно она у него нестерпимо

болела. Голова качалась, и сам визирь тоже качался. Ког¬

да распахнулась дверь, визирь посмотрел на испуганных

и жалко, странно улыбнулся. В этой улыбке была и какая-

то виноватость за то, что вот теперь будут лишние хлопо¬

ты, как будто от визиря зависело, очнуться ему или нет,

и вместе с тем робкая мольба о пощаде. Торели отвернулся

и даже загородил руками глаза.

—

Отсеките ему голову! — закричал Несеви.

Один мамелюк подскочил к визирю, молниеносно блес¬

нула сабля, и голова, только что покачивавшаяся на осла¬

бевшей шее, мягко упала на постель. Улыбка, то ли вино¬

ватая, то ли взывающая к милости, так и осталась на

губах.

Мамелюк ловко завернул голову в платок и, не глядя

ни на кого, быстро вышел. Все почти бегом устремились

за ним, торопливо вскочили на коней и поскакали как от

зачумленного места.

619

Султан не знал, как ему быть. Монголы неотвратимо

надвигались. Сидеть здесь, на краю света, в Муганй, не

значит ли беспрекословно покориться судьбе. Султан же

был сторонник быстрых и решительных действий. Но как

ни оглядывался он по сторонам, не на что было опереться,

негде было взять ни денег, ни войск. Кроме тод>, всегда

должен быть путь к отступлению, которого не было здесь,

в Мугани.

Один только багдадский халиф мог помочь хорезм¬

шаху. Глава ислама лучше других, вероятно, понимал,

какую опасность для истинной веры представляют из се¬

бя надвигающиеся монголы. Если же халиф хоть немного

думал о монгольской опасности, значит, он должен знать,

что хорезмшах — единственная реальная сила, которая

может защитить мусульман, возглавить борьбу против

монголов, отбросить их назад, в свои полупустынные степи.

Но если халиф все это понимает, значит, он должен по¬

мочь Джелал-эд-Дину в борьбе против общего врага.

У багдадского халифа несметно и войск и золота. Но

дороже золота слово халифа, способное всколыхнуть на

священную войну весь магометанский мир.

Джелал-эд-Дин все обдумал, рассчитал и собрался

ехать в Багдад, как вдруг к нему самому прибыли послы

от Моджафера — властителя Амида. Моджафер предлагал

свои войска и даже свое предводительство этими войсками

с одним лишь незначительным условием, чтобы Джелал-

эд-Дин помог покорить Арзрум.

Джелал-эд-Дин ухватился за предложение Моджафе¬

ра. Разгром Арзрума, недавно отложившегося от султана,

был бы благим делом. Все соседние мелики, вся эта мел¬

кота, снова почувствовали бы силу хорезмшаха, и тогда с

них, напуганных арзрумским походом, можно было бы

легче потребовать и золото и войска. Джелал-эд-Дин

решил, что сама судьба посылает ему Моджафера в

столь трудный час, снялся из Мугани и направился в

Амид.

Ночь застала султана в маленькой деревушке. Он при¬

казал ставить шатер и располагаться на ночлег. Гарема

не было при султане. Его гарем остался в Тавризе, а ново¬

го он не хотел заводить. В Муганский поход он взял с

собой только юную свою жену, дочь атабека Саади, вну¬

шившую ему, пожилому уже человеку, поистине юноше¬

скую страсть.

6-20

Она была нежна и застенчива, как цветок. Часы, про¬

веденные с ней, словно очищали султана от скверны, ко¬

варства, жестокости и разврата, в которых погрязают все

люди вокруг и которых достаточно налипло на самом сул¬

тане. Обнимая ее, султан забывал о своей обреченности.

От прикосновения к ней в него вливались свежие силы и

снова хотелось жить, действовать, бороться, быть выше и

могущественнее других людей.

Лагерь постепенно затих, успокоились кони, уснули

люди. Юная жена султана тоже легла снать, хотя в шатре

султана только еще накрывали стол для ужина.

Джелал-эд-Дин стоял у входа в шатер на воздухе и

глядел на ночную деревню. Деревенька спала. Ни на земле,

ни на небе не видно ни огонька, весь мир утонул в теплой

бархатной мгле.

Недалеко за деревней послышался вой шакала. Ему от¬

кликнулась собака. Сначала она тявкала надтреснутым

дрожащим голосом, словно причитала, а потом это тяв¬

канье перешло в надсадный вой. Казалось, это не собака

воет, а причитает и вопит по покойнику женщина. Султа¬

ну сделалось жутко от этого воя, по телу пробежала зяб¬

кая дрожь. Среди этой бесконечной и полной темноты он

почувствовал себя одиноким, сердце заныло, захотелось

скорее в шатер, где горит светильник, и слуга хлопочет

около стола, и спит юная женщина, жадная на ласки сул¬

тана и щедрая на свои.

Султан вошел в шатер и присел около спящей жены.

Жена проснулась и тотчас обвилась руками вокруг

шеи султана, горячая особенным, сонным, постельным