Варяги и Русь

   — Смотри, ключник!.. Ты, кажется, хочешь сосать двух маток... Смотри, кабы они не разбрыкались...

Вышата зло посмотрел на любимцев князя и вкрадчиво сказал:

   — Напраслина, государь... Отродясь я не лгал и теперь, на старости, тем паче не стану ложью жить, а что тебе молвят стороною, то это поклёп... Ерохиных девок я не увозил, а если бы увёз, то в Купалу не грешно...

   — Так-то оно так, да коли увёз, то возврати их, не то смотри, приеду на потешный, и тогда берегись...

   — Прикажешь, государь, готовым быть к твоему приезду?

   — Уж коли приеду, должно быть всё готово, а пока сгинь с глаз! — сердито сказал Владимир.

Вышата поклонился и, бросив ненавидящий взгляд на Извоя и Руслава, вышел из светлицы.

   — Ну, вот... — сказал князь. — А может, и впрямь он не причастен к похищению Оксаны, может, кто из молодцев похитил красавицу... Мало ли их там было!..

   — Не может быть, чтобы Оксана и Светозора не миновали его рук, — отвечал Извой. — Яви милость свою к старику отцу и возврати их семье.

   — Ладно, — отвечал князь, — послезавтра поедем в Предиславино, тешиться охотой, и уж не скроет он их и под землёй, а ныне сзывайте воевод и старейшин: пора и на ляхов... А то уж мечи заржавели в ножнах...

В это время в светлицу вошёл отрок.

   — Государь, — сказал он, — Олаф отлежался и, видно по кровавому следу, ушёл... Знать, его сообщники увели...

   — Молви гридням, чтобы были они, если появится снова — изловили бы его и доставили ко мне... — мрачно промолвил Владимир.

   — Князь, — сказал Всеслав. — Торопка молвил, коли, государь, дашь ему свободу, он найдёт Олафа...

Владимир улыбаясь посмотрел на него и сказал:

   — Сейчас выпустить его из-под замка и оповестить людей киевских, чтоб пальцем не тронули его, а Божероку поведай, что он мой заложник за Олафа.

XXII

Вечером были собраны воеводы, старейшины и бояре на совет. Владимир давно уже задумал идти на хорватов.

Извой и Руслав тоже присутствовали на совете. Многие высказывались за поход.

   — Если отложить поход, — молвили они, — то наши враги могут собрать большую рать, с которою нам будет трудно справиться... К тому же, государь, Олаф не дремлет и может присоединиться к ним...

   — Ох, уж этот Олаф! — воскликнул Владимир. — И не изловить же его, окаянного... словно вьюн вывёртывается... Ну, да уж если старейшины решают идти, так тому быть. Заутра в Предиславино на последях на пированьице, а там и в путь... Наказать сбираться рати, чтоб была готова... — сказал он, заканчивая этим совет.

Весть о выступлении Владимира на хорватов мигом облетела весь Киев и, разумеется, стала известна Олафу, который хоть и чувствовал себя не очень хорошо после удара Руслава, но не мог не сразиться с ратниками Владимира. Он, в свою очередь, приказал готовиться в путь. Дружина его была немногочисленна, но в степи его ожидали варяги. Он был уверен, что если он пойдёт в степь, то, кроме имеющихся у него наёмников, он найдёт там союзников среди печенегов.

Когда Владимир уехал в Предиславино, Олаф сел в ладью и, спустившись вниз по Днепру, пошёл на Перемышль, объявил его жителям, что Владимир замыслил на них поход, и предложил свою помощь. Перемышляне приняли её и начали готовиться встретить киевлян...

Тороп, оказавшись на свободе, отыскал берлогу Олафа. Однако он опоздал: Олаф ушёл перед самым его носом; он даже видел, как тот сел в ладью.

Придя на следующий день утром на потешный двор, он рассказал князю о том, что видел. Тороп ожидал, что князь рассердится, но Владимир был в хорошем настроении и только поморщился.

   — Будем ждать, — сказал он, — пока сам не попадёт к нам в руки.

И он вышел на крыльцо, а за ним вся свита, в том числе Руслав и Извой, все поехали на охоту.

Когда Владимир выехал за ворота, Тороп встал у крыльца и начал разговаривать с конюхами; они смеялись над ним, зная, что Божерок задал ему порку. Тороп и сам шутил над этим и говорил, что если у всех жрецов такие руки, как у верховного жреца, то, видно, все они «чёртовы дети»...

К ним подошёл Вышата.

   — А ты, скоморох, чьё дитя? — спросил он Торопа.

   — Я, боярин, как есть человеческое, от отца и матери, и сердце у меня клинушком, словно яичко, — не задумываясь отвечал Тороп.

   — То-то... от этого ты, видно, и врёшь много, что оно клинушком.

   — В чём же я солгал тебе, боярин?..

   — Мало ли ты врал уж, да я терпел, а теперь и терпеть дольше невмочь... Вчера ввечеру, когда ты ходил в лес, ты, вернувшись оттуда, сказал, что ходил туда по моему приказу и что теперь пришёл сюда тоже по моему... Ты что путать начинаешь, детина?.. Разве я посылал тебя?..

   — Нет, боярин, не посылал, да я не хотел сказать ему правды и поэтому молвил, что взбрело на ум... Да, чай, тебе от этого беда не стряслась...

   — Ещё бы ты хотел, чтоб от шутовской брехни беда стряслась... а всё ж ты солгал... Ну, что же, правда, что Олаф бежал в лодке к ляхам, как ты говорил?

   — Доподлинно не знаю, а бежал... Да коли ты хочешь молвить о нём, то тебе не меньше моего известно, куда он бежал...

   — Да его ли ты видел, молодец? Не обознался ли?.. — вспыхнул Вышата.

   — Неча обознаваться мне... Если бы с него живого шкуру сняли да одно мясо предоставили мне, то и тогда бы я узнал его.

   — Будто уж и узнал бы?.. Но всё это ништо, да скажи, любезный, пошто ты так хлопочешь и печалуешься о нём?..

   — Приказано, мол, ну и печалуюсь... Да уж и пора его, треклятого, на рожне поджарить... Уж больно много он зла творит... И твою милость смущает, да и Божерокову тоже...

   — А ты бы, дружок, поменьше подслушивал у дверей да побольше скоморошничал — это твоё дело, — посоветовал ему Вышата, — не то тебя он не только выпорет, но и язык твой вытащит у живого чрез затылок... Ты знаешь: он шуток не любит... смотри, молодец, болтай, да не пробалтывайся... Ну, а что ты вчерась ввечор говорил с рыбаком Стемидом?.. Зачем заходил к нему?..

   — Затем, что устал, шатаясь по лесу, и отдохнуть зашёл к нему... А не зайди к нему, то и не увидел бы, как Олаф удирал вниз по реке...

   — Так ты думаешь, что Олаф уехал к хорватам?.. Ну, так он попадётся в наши руки. Вот ты и остёр на язык, и вреден для многих, да, вишь, слабость то наша: все любят тебя за твоё скоморошничество... И я тебя люблю, и старуха Буслаевна, и князь даёт тебе поручения. А Буслаевна уж давно соскучилась по тебе... Хорошо, что пришёл... Пока князь возвратится с охоты, ты бы пошёл потешить её, старуху. На всё ты горазд, и на всё тебя хватает... Ты, парень, чай, сегодня ещё не ел?.. Не хочешь ли поесть?.. Али сыт Божероковым угощением...

   — Ох, нет, боярин, не сыт и не мешало бы подкрепиться... животики подтянулись... На его угощении далеко не уйдёшь... Весь день урчало в животе.

   — Ну, что ж, поди к Буслаевне... Там она угостит тебя и хмельным медком, и бражкой, и поджаристым пирожком.

   — Спасибо на милости, боярин... Отведаю и того и другого, коли дадут.

   — Поди, поди... Знаю, что тебе не терпится... Поев, да утешь старуху. Ну, ступай...

Тороп поклонился и ушёл. Дойдя до терема, стоявшего на дворе, особнячком, Тороп взошёл на лесенку и отворил дверь в светлицу, в которой сидела старуха Буслаевна. Увидев шута, она просияла и радостно встретила его:

   — А, Торопушка!.. Что-то давно не видать тебя... Али за красными девушками всё ухаживаешь да тешишь их песенками... Забыл старуху... Слыхала, стороною, что ты в большой милости у князя... Ну, исполать тебе, добрый молодец, утешник наш.

   — Спасибо, Буслаевна, — отвечал Тороп. — Живётся ни хорошо, ни плохо, да и худа нет, благодаря милостям князя.

Старуха пытливо посмотрела на него.

   — Да что ты, кажись, такой печальный?.. Аль что стряслось с тобой?

   — Нет, Буслаевна, ничего не стряслось, а что-то неможется, да и поесть хочется... Не дашь ли чего пожевать?..