В дни Каракаллы

ледовало покинуть Карнунт, однако свойственная всякому торговцу жадность удерживала его от принятия окончательных решений.

Грациане в тот год исполнилось пятнадцать лет, и отец в этот торжественный день подарил ей привезенные из Рима наряды. На тунике зеленоватого цвета были вышиты сцены из истории Психеи.

Грациана показалась мне настоящей красавицей. Такие лица я видел у безгласных богинь. Только немного крупный рот оживлял ее холодные черты. Отсутствующий порою взгляд Грацианы, явная склонность к молчанию лишний раз напоминали человеку, который испытал бы к ней земные чувства, что в этом теле есть нечто от мрамора. Так богиня отстраняет от себя воздух прелестным движением руки. Но холодок, веявший от Грацианы, особенно отличал ее от тех женщин, ласк которых можно добиться подарками или вкрадчивыми словами.

У Грациана Виктора морщины уже избороздили высокий и умный лоб. И это было не только результатом его торговых забот. При дальнейшем моем знакомстве с этими людьми выяснилось, что в жизни богача было много потрясений. Короткое счастье с супругой было опечалено неизлечимой болезнью близкого существа. Эта болезнь закончилась смертью и пышным погребением. На Саварийской дороге появилась еще одна гробница, увенчанная траурной урной. Позднее умерла старшая дочь. Грациана росла в одиночестве, доверенная надзору рабынь, так как торговая суета отнимала у Виктора почти все время. Вторично он не женился. Но торговец с волнением говорил нам, что Грациана как две капли воды похожа на покойную мать. И лишь потому, что в этом городе жила такая девушка, Карнунт представлялся мне теперь полным очарованья.

Теперь предстояло расставание с тем миром, в котором я неожиданно очутился. По просьбе Вергилиана Виктор обещал устроить меня на одну из барок, что спускаются по Дунаю с товарами в Понт Эвксинский. Оттуда я мог легко попасть в родной город. Но незадолго до моего отъезда из Карнунта боги по-иному распорядились судьбой бедного скрибы.

Однажды Вергилиан и я, — а в последние дни мы не покидали друг друга ни на один час, — очутились в обществе трибуна Корнелина в кабачке «Золотой серп», хотя висевший над дверью серп был самым обыкновенным железным, заржавленным от непогод. Внутри кабачка тоже было довольно неприглядно: очаг с отверстием для выхода дыма, колченогие столы, обрубки дерева для сидения, неизбежная печка с медным котлом для горячей воды, неопрятная служанка. Но Вергилиан утверждал, что беседовать с друзьями в таких кабачках приятнее, чем под портиками, и любил в подобных местах назначать свидания. Впрочем, в тот день шел холодный дождь, и он-то и загнал нас под крышу.

На этот раз беседа не отличалась особенной приятностью. Корнелин, как истый римлянин, говорил мало. Бульбий по обыкновению злословил, Вергилиан, по-видимому, был искренне огорчен, что мне предстояло покинуть Карнунт, а я хоть и радовался возвращению к своим, но теперь, когда отъезд домой сделался осуществимым, тоже грустил, думая о разлуке с Вергилианом и со всем этим миром