Пером и шпагой

ул Елизавете, и она с робостью взялась за перо (от учености всю жизнь бегала).

- Буковки-то каки махоньки, - пригляделась императрица. - Нешто нельзя пошире писать? А ежели завтра я все опробую?

- Матушка! - взвыл канцлер, стуча тростью. - Кой годик пошел: все завтра да завтра. Посла-то твоего в Лондоне, князя Сашку Голицына, совсем уже при дворе тамошнем заклевали!

- И что с того? - взъярилась Елизавета. - Коли православный, так и пущай несет крест-то свой. Я-то ведь терплю от политик неприятности разные... Лишний долг-то Россию не украсит!

Канцлер потряс песочницу, держа ее наготове, чтобы присыпать одно лишь слово императрицы, которое решало судьбу не только России, но и отражалось на судьбах Европы.

- Не тужись, матушка. Ей-ей, - уговаривал он, - куртуазии твоей от лишнего долга не убавится, а дело стронется. Черкни перышком. Ну что тебе стоит вжик, и ты богата!

Но Елизавета Петровна уже отбросила от себя перо:

- Потерпи еще чуток, канцлер... Шутка ли! Целый корпус им дай... Христианские, чай, душеньки. Втравят меня - быть битой. А за какой интерес? У меня Фридрих, враг персональный, на вороту виснет. Питт - хитер, да и я не за печкой уродилась. А потому, канцлер, иди с богом домой и ни о чем не печалься...

Выпроводив Бестужева, Елизавета сама разбудила Мавру Егоровну. Пришла и Анна Воронцова (из графинь Скавронских) - жена вице-канцлера и двоюродная сестра императрицы. Подруги сообща умылись из одного кувшина, тут им наряды новые из лавок привезли купцы двора Гостиного и чужеземные. Елизавета, разрумянясь от волнения, ловко мерила аршином парчу и бархаты, сама резала себе лучшие куски, но платить не платила:

- Купцам скажите, чтобы шли к барону Черкасову, и не плакались чтоб... Барон Черкасов все мои долги записывает!

Когда уже смеркалось над Петербургом и сугробы посинели, она была одета и, довольная, сказала:

- Пора и день начинать. Велите санки закладывать - я давно по городу не каталась...

И помчались сани, а в них - с хохотом - массажистка, две горничных, портниха да еще дура старая (мастерица сказки сказывать). Посреди же них сама императрица, ее величество!

Рвали кони по Невскому - в стынь, в звон, в иней.

Мимо неслись, вдоль першпективы парадной, кругло подстриженные березы все в искристом серебре, как драгоценные кубки.

ФРИДРИХ НЕ СПИТ

Но раньше всех в этот день проснулся Фридрих II - король Пруссии и курфюрст Бранденбургский... Проснулся на тощем матрасе, как солдат, в своем тихом Сан-Суси, что отстроен в Потсдаме по собственным проектам короля, сверявшего свое пылкое вдохновение с четкой классикой Палладио и Пиранези.

Мрак еще нависал над спящей Германией; досыпали крестьяне и ремесленники, сборщики налогов и трактирщики, дрожали от храпа солдат казармы Берлина, когда (ровно в четыре часа утра) камер-лакей сорвал с короля одеяло и распахнул окно в заснеженный сад, шестью террасами сбегавший к воде.

- О подлец! - воскликнул король. - Как я хочу спать, а ты каждый