Музыка души

***

Размеренное течение жизни неожиданно нарушилось весной, в которую Пете исполнилось четырнадцать лет. В конце мая, когда они с Колей только сдали переходные экзамены и семья собиралась отправиться на дачу, маменька заболела холерой. Болезнь проходила тяжело. Врачи изо всех сил старались спасти ее жизнь, и – о чудо! – улучшение наступило. Александра Андреевна ожила и повеселела. Увы, не успела семья облегченно вздохнуть, как всего через четыре дня ей стало гораздо хуже. Срочно пригласили священника.

Пока он исповедовал и причащал маменьку, все собрались в гостиной, в которой царила непривычная, мертвая тишина. Даже шумные, непоседливые близнецы притихли и только растерянно посматривали на старших, не понимая, что происходит, но чувствуя, что случилось что-то страшное. Они забрались в кресло к Саше и прильнули к ней с двух сторон, а она рассеяно гладила их по головам, не осознавая своих действий. Поля устроился на диване рядом с Колей, который изо всех сил старался быть взрослым и сохранять спокойствие, но губы время от времени кривились, словно он с трудом удерживался от слез. Папенька нервно ходил по комнате из угла в угол, нахмурившись и покусывая усы. Тетя Катя постоянно прикладывала к глазам платок, с жалостью поглядывая на племянников. Петя стоял у окна, прислонившись лбом к стеклу и бездумно глядя на улицу, где прохожие торопились скрыться от начавшегося дождя. В голове не осталось ни одной мысли, только отчаянная надежда билась в глубине души. Ну и что, что уже пришел священник причастить и соборовать мамашу? Ведь бывало же, после этого люди и выздоравливали. Он слышал о таких случаях. Его губы шевелились в беззвучной молитве: «Господи, не дай маме умереть! Не забирай ее от нас!»

Услышав, как открылась дверь, ведущая в мамину комнату, Петя живо развернулся. Глаза всех присутствующих устремились на вошедшего отца Кирилла. Тот грустно посмотрел на них и, быстро попрощавшись, ушел. Петя хотел сразу броситься к матери, но его не пустили. Туда зашли доктор с папой. Вернулись они почти сразу же. Никогда еще Петя не видел у отца такого лица. И чтобы он плакал, тоже никогда не видел. Казалось, что сердце перестало биться.

– Дети, мужайтесь… – прерывающимся голосом произнес он.

Не дослушав, Петя метнулся в спальню маменьки. Тетя Катя попыталась его удержать, но не смогла. Влетев в комнату, он нерешительно замер на пороге. Мама лежала на постели бледная и исхудавшая – черты лица заострились и казались восковыми. Петя испуганно шагнул назад, наткнувшись на вошедшего следом отца. Развернувшись, он спрятал лицо у папы на груди и разрыдался. Тот гладил его по непослушным вихрам, что-то шептал, но сам явно находился в растерянности и потрясении нервов.

Весь оставшийся день Петя пролежал в своей комнате, уткнувшись в подушку. Он больше не плакал, только ощущение непоправимой катастрофы терзало сердце, заставляя его болезненно сжиматься так, что порой было трудно дышать. Мир, который до сих пор казался вечным и незыблемым, рухнул в одночасье. Теперь уже ничто и никогда не будет таким как прежде.

Отпевали Александру Андреевну в Преображенской церкви недалеко от дома. Петя почти не слышал слов печальных заупокойных песнопений. В душе билась, не желая отпускать, одна мысль: «Как же Господь допустил такое, чтобы мама умерла? За что?» Его детская наивная вера впервые пошатнулась под грузом этой потери.

Детей не подпускали к гробу из опасения, что они могут заразиться холерой. Пришлось лишь издалека взглянуть на ее изменившееся, чужое лицо. На кладбище, несмотря на солнечную жаркую погоду, все казалось сумрачным и унылым. А когда глухо застучала по крышке гроба земля, Петя до крови закусил губу, пытаясь сдержать рвущийся наружу отчаянный крик.

После похорон вся семья перебралась к тете Лизе Шоберт, поскольку квартиру тети Кати следовало дезинфицировать. Едва вернувшись с кладбища, слег Илья Петрович, заболевший все той же холерой. Подавленные смертью матери, дети в ужасе ожидали, что с минуты на минуту у них будет отнят и отец. Но обошлось: через несколько дней он начал вставать и вскоре поправился совершенно.

В конце июня осиротевшая семья переехала на дачу в Ораниенбаум. Это было самое тоскливое и горькое лето в жизни Пети. Пытаясь хоть как-то отвлечься от грустных мыслей, он еще больше погрузился в музыку, все свободное время проводя в импровизациях на рояле. Музыка помогала излить чувства, исцеляя душу от скопившейся горечи и боли. Он даже решился записать одну из таких импровизаций, назвав ее «Анастаси-вальс» и посвятив ее своей последней гувернантке Настасье Петровне.

Постепенно боль притупилась, но затаенная глубоко внутри тоска по матери не исчезла – до конца жизни он помнил каждую минуту того страшного дня.

Растерянный и подавленный после потери жены Илья Петрович пригласил пожить с ними Сестрицу Настасью Васильевну, надеясь, что она хотя бы отчасти сможет заменить детям мать. Но она не оправдала его надежд: прекрасно справлявшаяся с домашним хозяйством, она не могла сладить с детьми. Особенно тяжело приходилось Илье Петровичу с воспитанием дочери, которая осталась без женского руководства. Поколебавшись, осенью он отправил Сашу в Смольный институт благородных девиц. Той же осенью Лида вышла замуж, а Ипполита определили в Морской корпус.

С отцом остались только самые младшие – четырехлетние близнецы Модя и Толя. В опустевшем доме стало ужасно тоскливо, и Илья Петрович съехался с семьей брата Петра, который недавно переселился в Петербург.

К тому времени Петру Петровичу было под семьдесят, но страдания от боевых ран делали его на вид старше. Седой как лунь, неразлучный с костылем, он все-таки бодрился и сохранял военную выправку.

Вернувшись в училище, Петя поделился своим горем с ближайшим другом – Алексеем Апухтиным, растерянно заключив свой короткий рассказ:

– Не понимаю, как Бог мог допустить, чтобы мама умерла. Она ведь так нужна нам!

Леля пренебрежительно фыркнул:

– Ты как маленький, честное слово! Все веришь в какие-то сказочки. Нет никакого Бога, давно пора это понять!

Петя попытался спорить, впрочем, не слишком активно. В его душу начали вкрадываться сомнения. А вдруг Леля прав? Может, он и правда дурак, что сих пор верит в «бабушкины сказки»? Этот вопрос сильно занимал его, и червь сомнения, не без помощи того же Апухтина, все больше разъедал душу, заставляя заразиться духом царящего в среде молодежи рационализма и безверия. 

Глава 5. Жизнь продолжается

Жизнь в семье дяди Петра Петровича проходила интересно и насыщенно. Правда, сам хозяин дома – строгий аскет – к светским развлечениям относился неодобрительно, но это никому не мешало. Большую часть дня он проводил, запершись в своем кабинете, писал бесконечные трактаты на мистические темы и встречался с семьей только за столом да для чтения «Северной пчелы» в обществе братца Ильи Петровича.

Несмотря на суровость, Петр Петрович был человеком добрым и отзывчивым. Ежедневно он совершал пешую прогулку, к которой тщательно готовился: заворачивал в бумажки и запечатывал сургучом конфеты и пряники, рассовывал их по карманам. По улице он шел медленно и с достоинством, опираясь на палку. Когда же ему встречался ребенок, он со словами: «Посылка с неба!» – вынимал один из пакетиков и ронял прямо перед ним. После чего шествовал дальше, делая вид, что он здесь совершенно ни при чем.

В домашние дела Петр Петрович почти не вмешивался, и единовластной хозяйкой царила тетушка Елизавета Петровна. Она много читала со своими дочерями, занималась с ними музыкой или рисованием – в зависимости от их предпочтений, – возила в театр, устраивала домашние спектакли. Случалось, что в разгар одного из таких спектаклей появлялся негодующий Петр Петрович и разражался обличительной речью о современных легкомысленных нравах. Однако дальше грозной проповеди дело никогда не заходило, и все повторялось снова.