Музыка души

Спустя месяц тяжелой болезни Коля Вакар умер. Безутешные родители и тут не сказали ни слова упрека в адрес своего подопечного, но Петя всей душой переживал свою невольную вину в гибели совсем маленького ребенка. Это было его первое столкновение со смертью, и смертью столь ранней, потрясшей его до глубины души.

Он впал в настоящую депрессию: безрадостным казалось ему настоящее. Лишь письма из дома служили лучиком света в кромешной тьме. Петя целовал бумагу и представлял, как целует руки дорогой маменьки. Увы, надежды на близкое свидание неизменно разрушались. Тоска по дому заставила его вернуться к стихотворному творчеству, он даже сочинил рассказ о своей жизни в училище, начиная с отъезда матери.

Но как ни тяжело было в доме Модеста Алексеевича, по возвращении в училище, когда закончилась эпидемия, стало еще хуже. Все окружающее представлялось ненавистным, холодным и безучастным, и Петя потихоньку плакал ночами. Пытаясь забыться, он с головой погрузился в учебу, тем более после долгого отсутствия пришлось многое нагонять.

Среди учителей встречались такие, что внушали своим подопечным священный трепет. Самым ужасным был учитель латинского языка Носов. Он нудно и монотонно вычитывал учебник, не заботясь о том, поняли ученики его объяснения или нет, зато спрашивал потом беспощадно: единицы и двойки сыпались без счета.

Страшен был и преподаватель Закона Божьего – иерей Михаил Измайлович Богословский. Вскоре мальчики заметили, что есть разница, в какой рясе придет Богословский. Если в зеленой – скверно: его строгость будет сердитая. В черной – легче на душе: его суровость смягчалась и подчас нарушалась улыбкой. И еще до начала урока кто-нибудь оповещал класс:

– Черная!

Все вздыхали с облегчением. Или напротив, упавшим голосом сообщалось:

– Зеленая!

И класс притихал в ожидании грозы.

Только по этим двум предметам Петя получал не самые хорошие оценки, в остальном учился он весьма и весьма успешно. Прекрасная подготовка и добросовестность позволили ему стать одним из первых в своем отделении.

Среди же воспитателей, которые занимались мальчиками в свободное от классов время и готовили с ними уроки, противовесом заботливому и добродушному Папаше Берару был отставной военный полуфранцуз Малльо. Он имел вкус к остротам и любил издеваться над детьми. Любимой его шуткой, которой он гордился, была такая: утром, за четверть часа до подъема Малльо подходил к кровати кого-нибудь из воспитанников, стаскивал одеяло и говорил:

– Спи скорее, mon cher [8], скоро звонок!

Со временем человек привыкает ко всему, привык и Петя: острота горя смягчилась, он смирился со своим положением (хотя и не переставал скучать по родителям и в каждом письме домой умолять их о встрече), подружился с товарищами. И все сильнее начал проявляться от природы живой и подвижный темперамент: Петя частенько не выдерживал обстановки военной муштры, за что получал наказания. Однако, искренне в этом раскаиваясь, прилагал все силы, чтобы порадовать родителей хорошими оценками и поведением.

***

В середине апреля для воспитанников Приготовительного класса устроили детский бал по случаю дня рождения великого князя Александра Николаевича. Их повезли в Дворянское собрание, что само по себе уже было волнительно. Юные правоведы робко вошли в огромный, светлый, роскошно обставленный зал. Сколько здесь собралось важных господ и пышно одетых дам! Сам наследник доброжелательно приветствовал мальчиков, повергнув их в трепет. Но больше всего Петю поразил государь Николай Павлович. Впервые в жизни совсем близко, лицом к лицу – как папашин диван стоит от его конторки – он видел того самого государя, вид которого на улице издали вызывал необыкновенный благоговейный страх. Он был в сюртуке конногвардейского полка с эполетами и шел тихим и ровным величественным шагом.

– Здравствуйте, дети, – произнес он громким приветливым голосом, ласково глядя на правоведов.

– Здравия желаем, ваше императорское величество! – восторженным хором грянули они.

Да и сам бал прошел интересно и весело. Петя много танцевал и даже выиграл на фортунке маленькую статую, изображающую солдата в треугольной шляпе, и резинку, украшенную слоновой костью.

Незадолго до этого знаменательного события Модест Алексеевич неожиданно покинул Петербург. Наблюдение за братьями Чайковскими перешло к другому близкому приятелю отца – Ивану Ивановичу Вейцу, гостившему в столице. Снова разлука с людьми, к которым Петя успел привязаться, снова вынужденное привыкание к новым людям.

Впрочем, общение с Иваном Ивановичем продлилось недолго: в мае Петя перешел в другую семью – попечение о сыновьях Ильи Петровича принял на себя Платон Алексеевич Вакар, брат Модеста Алексеевича, не менее добрый и внимательный. Его семья Пете сразу понравилась, и он быстро привык к новым опекунам.

***

Учебный год подходил к концу, скоро студентам Приготовительного класса предстояло держать экзамены для перехода в старшее отделение. И тогда-то пошли слухи о преобразовании училища. Мальчики на переменах обсуждали то, что прочитали в газетах, узнали от старших.

– Я слышал, Приготовительный класс закроют.

– Да ну, гиль [9]!

– Это говорил сам директор! Первое отделение перейдет в училище, а второе должно вернуться к родителям.

– То есть, если мы не выдержим экзамены, нас исключат?

– Именно. А экзамены будут ужасно сложные, и перейдут немногие. Может, один только Лабри и перейдет.

Указанный Лабри – лучший ученик класса – самодовольно усмехнулся, остальные со вздохом безнадежно переглянулись.

Петя страшно беспокоился о том, что ему не удастся достойно выдержать экзамен, но по всем предметам, кроме латыни и Закона Божьего, получил высший балл и был переведен в старшее отделение.

Торжество по поводу хорошо сданных экзаменов испортило горькое разочарование: родители не приедут в Петербург, свидание с ними в который раз откладывалось на неопределенный срок. Почти год уже не видел Петя обожаемую мамашеньку, все это время надеясь, что вот она приедет в ноябре, потом в декабре, потом в феврале, потом в мае. И каждый раз его надежды рассыпались в прах. Чтобы как-то утешить несчастного ребенка, госпожа Маркова, свекровь Платона Алексеевича, взяла его с собой на дачу под Петербургом.

Дача стояла на холме, с которого к озеру спускалась аллея, а слева от него располагался птичий двор. С другой стороны дома начиналась маленькая деревня Надино, издалека виднелась церковь. Привычная с рождения сельская обстановка, красота природы, доброжелательные люди сделали свое дело: Петя ожил и повеселел. И все же… Каждый праздник заставлял его вспомнить о родных. Собственные именины – двадцать девятого июня, – впервые проведенные вдали от семьи, принесли вместо радости новый всплеск тоски и страстное ожидание осени, когда родители обещали приехать в Петербург.

Наконец, настал вожделенный миг – в сентябре, придя на выходные к Платону Алексеевичу, Петя обнаружил там отца.

– Папашенька! – вскрикнул он, кидаясь в его объятия, и тут же поинтересовался: – А мама?

– Она не смогла приехать, – с сожалением ответил тот.

Петя разочарованно сник. Еще больше он разочаровался, когда узнал, что отец приехал всего на три недели.

Погоревав после отъезда папеньки, Петя вновь включился в жизнь училища. Он совсем здесь освоился, к нему вернулась прежняя живость, он все чаще шалил и даже получал дурные отметки.

Однако новый воспитатель Тибо, заменивший Папашу Берара, вплотную взялся за успеваемость своих подопечных, не позволяя им лениться во время приготовления уроков. При всей своей строгости, он был добр к воспитанникам, и они в ответ полюбили его.