Музыка души

***

В пятнадцать лет Саша покинула Смольный институт, чтобы полностью взять на себя обязанности хозяйки: Илья Петрович и Петр Петрович решили разъехаться, посчитав, что дальнейшее проживание вместе двух немаленьких семей слишком неудобно. Поселились на Васильевском острове в просторном уютном доме. В нужную минуту в Саше проснулась энергичная и сильная женщина, отлично справлявшаяся с выпавшей на ее долю трудной задачей.

В том году Петр впервые услышал имя Антона Григорьевича Рубинштейна. Однажды Кюндингер явился на урок рассеянный и невнимательный к гаммам и экзерсисам своего ученика. Удивленный состоянием учителя Петр спросил, что с ним случилось.

– Намедни я слышал пианиста Рубинштейна, который только что вернулся из-за границы, – мечтательно ответил тот. – Это гениальный человек! Он произвел на меня такое глубокое впечатление, что я не могу прийти в себя, и мне просто невыносимо слушать ваши гаммы, как, впрочем, и играть самому.

 Воображение и любопытство Петра были возбуждены до крайней степени: что же это за пианист такой великий, чтобы привести сдержанного и скупого на похвалы Кюндингера в подобное состояние?

Вскоре ему представился желанный случай попасть на концерт Рубинштейна. И не только слышать, но и видеть, как он играет и управляет оркестром. Петр был абсолютно очарован, придя к заключению, что Рубинштейн – величайший пианист и дирижер современности.

Год спустя на семью обрушилось новое испытание. Илья Петрович увлекся госпожой Ячменевой, даже подумывал на ней жениться, поскольку дети нуждались в женском руководстве. Но главное – он доверил ей все свое состояние, накопленное за долгие годы службы. А Ячменева оказалась ловкой авантюристкой, воспользовавшейся его доверчивостью. Начался долгий изнурительный судебный процесс, который весной был проигран.

До последнего момента Илья Петрович надеялся на удачный для себя исход – семья жила хорошо и даже весело, благодаря жизнерадостной шестнадцатилетней хозяйке. Тем тяжелее вышел удар: жить стало не на что. Нежный, заботливый отец страшно страдал от того, что по своей легкомысленности оставил детей без куска хлеба. Ему было к тому времени шестьдесят три года, сил браться за новый труд уже не оставалось.

Пришлось искать приюта у Елизаветы Андреевны. Она, не колеблясь, приняла разорившихся родственников, хотя сама кое-как перебивалась с большой семьей на руках, состоявшей из трех дочерей и сына. Добродушная и всегда приветливая Елизавета Андреевна постаралась поддержать их в несчастье.

Занятия Пети с Кюндингером прекратились – Илья Петрович больше не мог себе позволить их оплачивать.

Старшие дети жалели отца и старались его поддержать, что трогало его до глубины души и не позволяло совсем отчаяться. Особенно велика была роль Саши, вникавшей во все дела, присматривавшей за младшими, занимавшейся хозяйством. Она стала надежной опорой и утешением для Ильи Петровича. Когда у него опускались руки, дочь заставляла его воспрянуть духом, обняв за плечи и ласково уговаривая:

– Не надо грустить, папенька. Все будет хорошо. Мы справимся.

Но больше всего его подбадривало то, как мужественно и безропотно несла Саша свою нелегкую ношу, будто она была взрослой опытной женщиной, а не шестнадцатилетней девочкой, только вчера из института.

Это был тяжелый год, но они смогли преодолеть трудности, поддерживая друг друга. А к осени после усиленных хлопот Илье Петровичу удалось добиться места директора Технологического института. Материальное положение восстановилось, и вместе с Елизаветой Андреевной они переехали на новую директорскую квартиру. Их дом снова стал любимым местом сборища молодежи.

Восьмилетние близнецы быстро подружились с кузиной Катей Шоберт, младшей дочерью  тети Лизы – болезненной, некрасивой, длинной, нескладной девочкой. Особенно сошлись они с Модей на почве общности интересов: оба считали себя из-за болезненности отчужденными от  других детей, оба грезили о театре, главным образом  о балете.

        Но главным идолом в жизни близнецов всегда оставался брат Петя. Когда по выходным и праздникам он появлялся дома, они тут же осаждали его, требовали придумывать для них игры, отдавая предпочтение изображению самых страшных приключений: как их похитили цыгане, и они, несчастные сироты, выносят страдания, убегают от злых мучителей. На роль мучителя выбирался Петя – близнецы приходили к нему и с умильными мордашками просили:

– Петя, помучь нас!

Приходилось выдумывать мучения, в чем он проявлял великолепную изобретательность. Приказывал им выпить воды из лужи. Летом на даче – пойти к незнакомым соседям, мирно кушавшим землянику, и попросить их дать отведать ее. Надо было видеть с какими лицами Толя и Модя приближались к сидевшим на веранде соседям, занятым неторопливой беседой: ужас от того, что они собираются обратиться к незнакомым людям, боролся с решимостью во что бы то ни стало выполнить приказание брата. Петя от души забавлялся, издалека наблюдая за ними. А уж когда они заговорили, и у соседей сделались до невозможности растерянные лица, он согнулся пополам от хохота. Близнецы вернулись довольные собой, с триумфом на лицах и полными руками земляники, которой щедро поделились со старшим братом.

Среди изобретенных Петей развлечений было и такое: на даче в Петергофе во время прогулок по царским резиденциям воровать цветы и потом сушить их в тетрадочке, вписывая день и место воровства.

Петя относился к близнецам снисходительно-покровительственно, они же его буквально боготворили, смотрели на него с восторгом, ловили каждое слово и ни на шаг не отходили, когда он бывал дома. Почему из всех братьев Модя с Толей выбрали именно его для своего поклонения было загадкой даже для самих близнецов.

Впрочем, Петра любили все: доброта, мягкость, отзывчивость располагали к нему сердца окружающих. Самые суровые профессора в училище относились к нему с большей симпатией и снисходительностью, чем к остальным ученикам, называя его Чаинькой. За все семь лет школьной жизни он ни разу не был подвергнут порке и не сидел в карцере. Хотя нельзя сказать, чтобы никогда не нарушал правила.

***

Незаметно пролетели годы, закончилось отрочество. Петру девятнадцать лет, и он выпускается из Училища правоведения.

В марте воспитанников первого класса распустили по домам готовиться к экзаменам. Друзья собирались на маленьких квартирках для скромных чаепитий с колбасою и сыром и совместного зубрежа, который в компании проходил несравненно легче и веселее. Зубрили целыми ночами напролет – в мае им предстояло держать шестнадцать выпускных экзаменов, – и рассвет заставал их все еще сидящими за тетрадями.

Но вот сдан последний экзамен, и правоведы по давней традиции пошли в баню и облеклись в штатское платье. После чего они отправились гулять в Летний сад – счастливые и довольные, с убеждением или, вернее, с ощущением, что все гуляющие будут любоваться их щегольскими штатскими одеяниями. На душе было легко и весело.

Петр окончил Училище правоведения по первому разряду с чином титулярного советника. За месяц до выпуска вчерашних студентов по желанию распределили в различные отделы Министерства юстиции. Петр поступил в распорядительное отделение.

В первые же дни службы почувствовалась душная атмосфера чиновничьей среды. Сразу явился вопрос: неужели для этой работы нужно высшее юридическое образование, когда не получившие никакого образования в той же канцелярии представляли из себя делопроизводственный авторитет. Скука от мертвечины – вот было главное впечатление, с которым Петр начал взрослую жизнь. Да и сама служба не увлекала его. Хотя он старался прилежно исполнять обязанности, душа тянулась совсем к другой деятельности. Забывшись, он начинал насвистывать пришедшую в голову мелодию, за что сослуживцы прозвали его свистуном. Он прилагал невероятные усилия, чтобы добросовестно исполнять долг, но отсутствие призвания к этой работе, постоянная погруженность в свои мысли, никакого отношения к службе не имеющие, делали его плохим чиновником.