Широки врата

Рауль пришел в гостиницу в обеденное время, чтобы отчитаться. Он был разочарован, потому что не смог увидеть важных должностных лиц, с которыми хотел встретиться. У каждого из них было расписано время и список лиц, которые могли на него претендовать. Видимо все было в крайней путанице. Люди спешили, выкрикивали приказы, которые некому было выполнять. Это тоже был феномен революций. На сто задач отводилось время, за которое можно выполнить только одну. Город ожидал нападения в любой момент, и единственное, что можно было сделать, это брать оружие и сражаться. Если не было ни ружья, ни грузовика, ни предметов медицинского назначения, нужно было найти какой-нибудь способ, чтобы быть полезным, если можно.

Рауль был утешен встречей с одним из школьных учителей, с которыми он познакомился во время предыдущей поездки в город. Деятель профсоюза учителей упомянул, что этим вечером должен состояться митинг на углу площади Каталонии, в двух или трёх кварталах от отеля Ланни. Митинги шли по всему городу с целью пробуждения и наставления людей. А это может дать возможность Раулю говорить. Переводчик-секретарь был так взволнован по этому поводу, что не захотел ужинать, но вышел подумать, как он сможет помочь людям Барселоны осознать страшную опасность, которая им грозила.

Отдыхающий американец пошёл прогуляться вниз к Барселонете, припортовому району, и поужинать в том ресторане, где он и Рауль ранее завели нескольких знакомых. Теперь эти здоровяки ели в спешке, потому что они грузили грузовики для рабочей армии. Некоторые из них отнеслись угрюмо к незнакомцу, который мог быть шпионом. Но Ланни мог рассказать о рабочих во Франции, и что они будут думать о мятеже Франко. Все хотели услышать это. Никаких проблем не возникло, чтобы завести новые знакомства. Когда он упомянул о митинге на площади Каталонии, пара матросов вызвалась прогуляться с ним и присутствовать на митинге.

Митинг начался, когда спустились сумерки. Ораторы стояли на грузовике, и несколько тысяч людей столпились вокруг него. Всё трамвайное движение на этой большой площади прекратилось. Ничто не могло помешать их красноречию. Они спели боевую песню английских социалистов Красный флаг, а затем выступил глава профсоюза учителей, а после несколько других. Ланни не видел Рауля, пока того не представили, как жертву террора Примо де Ривера, вернувшегося на защиту своей родины.

Ланни слышал выступления своего друга много раз, но никогда такого, как сейчас. Это сопротивление рабочих против фашистской контрреволюции стало вершиной всей жизни испанского крестьянского мальчика. Это стало часом, которому он посвятил свое образование, и доказательством того, что оно что-то стоило как, для него самого, так и для других. Он рассказал слушателям немного о своей жизни, просто чтобы дать им понять, что он был одним из них, и делил с ними голод и угнетение. Он рассказал, как свет понимания осветил его душу, и как он стремился, как Прометей, донести этот свет другим. Были люди, которые пытались потушить этот свет и ввергнуть людей в темноту. Эти люди, считали человеческие существа вьючными животными, машинами, которые можно заставить работать без остановки. У этих людей не было в сердце любви к своим товарищам, им безразлично было их будущее, у них не было желания помочь им, а есть только жадный интерес, чтобы извлечь из их труда возможную материальную выгоду.

Раулю было отведено несколько минут для выступления, и он пытался остановиться, но толпа не позволила ему. «Mбs! Mбs!» — кричали они. Его образный язык был именно тем, что требовалось их пламенным темпераментам. Все великие громкие слова, которые он использовал — libertad, igualdad, fratenidad, humanidad [143] — были их мечтами, которые они лелеяли в своих душах. Их громкие крики и аплодисменты стимулировали оратора к большему усердию. Перед тем, как он закончил, они были полностью в его руках. И если бы он сказал им, пойти и сжечь Церковь-де-Санта-Ана, которая стояла на другой стороне площади, то они сделали бы это. Но он сказал им, что они должны организоваться и защитить свое правительство до последнего мужчины и женщины. Собирать булыжники и швырять их с крыш домов на фашистских захватчиков. Бить их пиками, кухонными ножами и дубинами с гвоздями. Взять себе лозунг французов под Верденом: «Passeront pas! No pasaran! Они не пройдут!»

Люди столпились вокруг оратора, шумели, жали ему руку, хлопали его по спине, соглашаясь с ним и обещая следовать его советам. Короче говоря, это был триумф, и место Рауля Пальмы в испанском рабочем движении было обеспечено. Он был похож на орленка, который не покидает своего гнезда и не скачет с ветки на ветку, как другие птицы, а стоит на краю гнезда и тренирует свои крылья день за днем, пока не будет полностью готов. Затем он летит, и это его полет. С этого момента он орёл.

Два моряка, которые сопровождали Ланни из гавани, заявили, что этот Златоуст должен пойти на митинг там и произнести ту же речь. Кто-то нашёл машину и усадил Рауля в неё. Другие толпились или цеплялись за борта или за корму. И они поехали, вовсю сигналя, в Барселонету.

Ланни за ними не последовал. Он знал эту речь, потому что Рауль практиковал её частями на нем в течение последних трех недель. Более того, он подумал, что было бы опасно бродить по этим улицам в ночное время. Днем он мог использовать свою любезную улыбку и умение выходить из трудного положения. Но в темноте люди боятся и начинают стрелять, чтобы выстрелить первым. Размышляя таким образом, он прошёл один квартал по Пасео де Грасия и два квартала вдоль Калле-де-лас-Кортес Каталанас да самой гостиницы. Когда он разделся, то подумал, что достаточно нагляделся, как вершится история в Испании. С этого момента Рауль будет занят. И Ланни не может находиться рядом с ним, не афишируя себя. В конце концов, революция довольно запутанное дело. Во всяком случае, если смотреть со стороны.

Лежа в постели, он подумал: «Ну, я потерял машину. Какой-нибудь штабист или профсоюзный деятель найдёт её слишком удобной, чтобы вернуть. Но ей уже третий год, и Бьюти будет только рада».

В домашней жизни Ланни это всегда было так. Всегда его мать или его жена заправляли ею. Его костюмы, его рубашки, его галстуки, его автомобили всегда выходили из моды. Все, чем он пользовался, должно быть заменено на то, что было более а la mode, в чём рекламодателям удалось уговорить его женщин. Действительно быть за рулем автомобиля третий сезон было социальным позором. Таким образом, он будет иметь новую модель, и потеряет только цену сдаваемого старого автомобиля, не такую уж большую за третий год.

Что ему делать? Это была проблема всех богатых. Каждый человек выбирал для себя направление. Ланни, который считал себя человеком широких взглядов, не был уверен в выборе. Но вне зависимости от того, что он выбрал, ему можно будет попасть туда, куда ему захочется на этом старом континенте. С такими приятными мыслями, он погрузился в мирную дремоту.

Он не знал, как долго он спал. Он проснулся от тупого, тяжелого звука, повторявшегося много раз: бум, бум, бум. Он открыл глаза и лежал неподвижно, думая: «Это стрельба!» Он много раз слышал её во время мировой войны. В Париже и Лондоне, когда дирижабли пролетали сверху, и в Бьенвеню, когда подводные лодки выходили на охоту или сами становились объектами охоты. Получив разъяснения от сведущих людей, он сам стал экспертом в области звуков. И подумал: «Это артиллерия. Фашисты двинулись».

Он лежал неподвижно, прислушиваясь. Он ничего не мог сделать в этом сражении. Его машина ушла к марксистам, а его автоматический пистолет Бэдд и все патроны к Раулю. Он пытался оценить, приближались ли звуки. Вероятно, нет. Артиллерия не перемещается во время стрельбы. Он подумал: «А не заснуть снова?». Но обнаружил, что слишком занят, пытаясь угадать, кто стрелял, и куда.