Широки врата

Ланни видел разгрузку «домашней мебели» с корабля и договорился с таможенными брокерами, чтобы сложили её в огнестойкий склад в ожидании дальнейших указаний. Тогда шофер вёз их в Бьенвеню, Ланни говорил об искусстве и архитектуре в Южной и Западной Испании, а Бьюти сообщила последние сплетни Побережья удовольствий. Все это было предназначено для шофера, так как слуги, так или иначе, знали все.

Бьюти сказала: «Кстати, у меня записка от человека по имени Хосе, который говорит, что он встречал тебя в Испании. Я как раз собиралась послать за ним, когда пришла твоя телеграмма».

«Где он?» — спросил Ланни.

— «Он в Каннах».

«Он помог мне. Я расскажу тебе о нем». — Он уже рассказал ей его историю, а теперь он вынул какие-то бумаги из кармана и написал на обратной стороне конверта: «хромой официант», и показал ей слова.

Так его первой обязанностью по прибытии домой стала телеграмма, говорившая Хосе взять такси и приехать. Бьюти находилась в состоянии тревоги, ибо слуга так много значит для женщины, особенно дворецкий, который руководит другими. Но у Лиз развилось такое страшное варикозное расширение вен! И если Ланни был уверен, что этот бедный калека сможет выполнять свои обязанности, вряд ли он может иметь впечатляющий внешний вид, но если он действительно может выучить французский язык, и если он не будет воровать серебро! — «Ланни, ты так безрассуден давать обещания, которые приходится выполнять мне!»

Тем не менее, все оказалось в порядке. Хосе достал себе приличный черный костюм и галстук, и все было готово к его роли. Его хромота не была оскорбительной, и он был скромным, благодарным и серьезным человеком, хорошо испытанным судьбой. Он рассказал историю своего бегства из Касереса. Он заплатил водителю пустого грузовика, чтобы тот довёз его до Кадиса, и проехал весь путь, лежа под одеялами только с куском хлеба и бутылкой воды. Он достал место на корабле в Марсель. Сбережений всей его жизни едва хватило, чтобы добраться сюда и экипироваться. Ланни перевел то, что он рассказал, а мать была тронута. Она сказала Ланни: «Дай ему немного денег, и скажи ему, чтобы он вернулся в Канны и попросил кого-нибудь там поучить его французскому. Он не должен появиться здесь, пока я не объяснюсь с Лиз и не удалю ее из дома. Иначе она может выплакать глаза». Хосе были вручены деньги и даны эти инструкции, потому что он сильно волновался об этом.

Далее Ланни навестил Сеньору Вильярреал и рассказал ей, что он сделал. Он объяснил, что должен заехать в Париж на неделю или около того, и после он будет готов вернуться в Марсель, упаковать картины надлежащим образом и взять их в Нью-Йорк. Он рассказал ей новости об ее друзьях, и как обходительны они с ним были. С сожалением он рассказал ей о страшном беспорядке, который наделали итальянцы в Испании. И она решила, что его совет был хорош. Она похвалила добросовестного искусствоведа, и до конца своей жизни не узнает, как он воспользовался её знакомствами.

Все на борт и в Париж! В этом городе-светоче жила жена Ланни. Иногда он просыпался в середине ночи и был поражен, когда осознавал, что у него другая жена. И почему он должен был оставлять её все время? Возможно, жена думает о том же. Жены склонны быть в одиночестве.

Теперь он собирается к ней, и гул двигателя соответствовал току его крови. Ветер, который обдувал его автомобиль, исходил от нее, и она говорила: «Скорее! Скорее!» Но встревал другой голос: «Успокойся!» Ибо шел дождь, и эта дорога вверх по долине Роны может быть скользкой местами, и было бы лучше прибыть позже, чем не прибыть никогда.

Странный мир, в котором жила Труди, «подпольный» мир подпольщиков и охотников за подпольщиками. «Старый крот! Как ты проворно роешь!» [178] Ланни не мог ни телеграфировать, ни общаться по телефону, чтобы сообщить, что он приезжает. Если что-нибудь задержит его, он не сможет сообщить об этом. Когда Труди получила записку о том, что кто-то приедет, чтобы осмотреть ее эскизы, она вышла и купила запас еды, а затем заперлась в своей студии и стала ждать. Каждый шаг в прихожей заставлял её сердце биться. Если шаги останавливались перед ее дверью, то ее сердце колотилось так, что она чуть не задохнулась.

Ланни заехал в отель и попросил поставить его автомобиль в гараж. Затем, держа в руках чемодан, он обошёл вокруг квартала Труди, убедившись, что за ним не было слежки. Он остановился перед витриной и осмотрел тайком дома через улицу, чтобы убедится в отсутствии праздношатающихся в дверных проемах. Убедившись, что его никто не видит, он пошёл наверх и постучал условным стуком в дверь Труди. Когда дверь открылась, он проскользнул внутрь без звука и подождал, пока она не заперла дверь, прежде чем обнять ее.

Но после этого, было всё, как и с другими людьми. Она забыла о своих страхах, она забыла гестапо на некоторое время. Ни могучий, как герр Гиммлер, ни влиятельный, как французская полиция, никто не сможет проникнуть в эту комнату и вырвать Труди из рук Ланни, или Ланни из рук Труди. Она прижалась к нему с такой страстью, которая удивила его. Она была настолько сдержана на протяжении многих лет. Она отдала всю свою преданность делу, и была безликой и деловитой, когда она встречалась с ним. Но теперь она соскучилась по нему, и об этом можно было прямо сказать ему!

Когда прошли их первые восторги, он рассказал ей об Альфи. Быстро, вкратце, чтобы облегчить ее тревогу. Потом уже в деталях, потому что для неё это была самая замечательная антифашистская история. Она была той, кто мог по достоинству оценить это лучше всего, той, кому он больше всего хотел об этом рассказать. Его достижения принесли ему двойное удовлетворение, во-первых, помощь Альфи и его семье, а во-вторых, возможность рассказать эту историю Труди. Она будет жить каждым моментом, дрожа от страха при опасностях, а затем, прижав его к своей груди, чтобы убедиться, что он избежал опасностей, и был жив и здоров.

Такова жизнь женщин во время войны, мечущихся между этими двумя крайностями печали и гордости. Они посылают своих мужчин вперед выполнять свой долг, а затем хватают их за руки и тащат их обратно. «Ланни, останься хоть на немного на этот раз!» — воскликнула эта «подпольщица». — «Останься и будь хоть немного счастлив!» Но только через минуту или две она заплачет: «О, бедная Испании. Её спасут, Ланни? Я не вынесу, когда убивают людей!»

Они выбрали плохое время, чтобы родиться.