Семья Берг

В результате арестов, расстрелов и почти полной замены старшего командного состава боевая подготовка и дисциплина сильно ослабли. Новые командиры и комиссары все больше и больше занимали красноармейцев строевыми упражнениями — учили маршировать, а стрелковых занятий и боевой техники было мало. Армии западных стран переходили на автоматы, а в Красной армии учили разбирать и собирать затвор старой винтовки-трехлинейки, запоминая наизусть его части — «стебель, гребень, рукоятка». И каждый день комиссары проводили политические занятия, все — с возвеличиванием Сталина.

Сержант Липовский был в полку уже почти год, он повзрослел, выглядел более мужественно, легкий пушок на щеках и подбородке превратился в настоящую мужскую растительность. Он аккуратно писал ласковые письма маме и сестрам в Витебск, старался рассказать, как ему хорошо живется в армии, чтобы они за него не беспокоились. Но жизнь среди простецких однолетков повлияла на него — он больше не был тем наивным, доверчивым и восторженным мальчиком, каким приехал в Москву. Конечно, он не матерился, как все в армии, и даже все еще краснел, слыша частые ругательства. А когда ребята рассуждали «о бабах» и рассказывали о своих «мужских победах», он старался не слушать, отойти в сторону, делал вид, что занят. Но он уже иногда курил со всеми махорку и даже выпивал за компанию глоток водки в увольнительной. А главное, у него появилось чувство ответственности: он командовал расчетом зенитного орудия, был командиром семерых солдат.

С одним из них, наводчиком Александром Фисатовым, он даже подружился, хотя они были совсем разные. Может быть, именно поэтому и сошлись. Он угадывал в Фисатове артистическую натуру — веселый широкоскулый деревенский парень, плясун и запевала, почти без всякого образования, зачастую удивлял его здравыми суждениями. По вечерам на нарах Фисатов тихо рассказывал ему о своей недолгой и трудной жизни. Так Липовский узнал обо всех родственниках Фисатова в глухой деревне в Гомельской области, помнил, как их звали, кто чем занимался. И в ответ на откровенные рассказы Фисатова он тоже рассказывал ему о своей тяжелой городской жизни, о доброй еврейской маме и о красавицах сестрах. Фисатов сначала удивился, что Саша Липовский еврей, он раньше евреев не видел. Но национальный вопрос никогда не дискутировался в армии: еврей так еврей, чего тут особенного?

На увольнительных их часто видели вместе, знали об их дружбе и, чтобы отличить их, Липовского называли Саша, а Фисатова просто — Сашка. А сам Фисатов называл Липовского «сержант».

1 сентября 1939 года гитлеровская Германия ввела свои войска в Польшу и за две недели захватила ее западную половину [70]. В пакте Молотова — Риббентропа была решена судьба так называемых малых стран. Сталин с Гитлером договорились поделить Польшу пополам.

Против 60 немецких дивизий у поляков было всего 23 дивизии, и только одна была танковая, с устарелой техникой. Против новейших танков Гитлера они выставили кавалерийские части — и за две недели проиграли войну. Через две недели, 14–15 сентября, немцы захватили Варшаву, взяв в плен 160 тысяч солдат и захватив 400 тысяч евреев. 17 сентября Красная армия вторглась в Польшу с востока. Эта часть страны была абсолютно беззащитной. Красноармейцы продвигались почти без боев и 19 сентября соединились как союзники с германскими войсками в городе Брест-Литовске. И сразу после этого, 28–29 сентября, Сталин и Гитлер заключили договор о дальнейших совместных военных действиях, с новой западной границей СССР по разделенной Польше. Россия впервые получила общую границу с Германией и вступила во Вторую мировую войну на стороне Гитлера.

У Гитлера был давно задуманный план: продвижение Германии на восток для захвата «жизненного пространства», порабощение славян и уничтожение евреев. Почти четверть населения Польши были евреи, это была страна с самым густым еврейским населением.

А план Сталина состоял в создании коммунистической империи в Восточной Европе, это был отголосок ленинской теории о мировой революции. Польша согласно этому плану была первой страной для захвата. Он не простил ей поражения Красной армии в 1920 году, когда Тухачевский не смог взять Варшаву. Тогда Сталин сам помешал ему в этом и потом получил за это нагоняй от Троцкого и Ленина. Теперь он сделал вторжение в Польшу своим реваншем. И сразу агенты советской госбезопасности арестовали и сослали в сибирские лагеря 1 миллион 200 тысяч поляков, подозреваемых в нелояльности.

В начале сентября артиллерийский полк Липовского срочно передислоцировали вплотную к юго-восточной границе с Польшей. Ехали ночами, под прикрытием темноты, тащили на тягачах зенитные пушки. В целях конспирации бойцам не объявляли, зачем их подвели близко к границе, но они все чаще слышали вокруг польскую речь и знали из газет, что немецкие войска уже в Польше и быстро продвигаются вперед.

Обосновавшись на месте, командование полка начало военные приготовления. Саша Липовский каждый день занимался со своим расчетом, наводя пушку по невидимым пока целям. Крутя ручку наводки, Сашка Фисатов сказал ему:

— Знаешь, сержант, это ведь и ежу ясно, что нас поведут воевать с Польшей.

Липовскому самому это было ясно, но приказы начальства не обсуждаются, он ответил добродушно:

— Ты, Сашка, лучше держи язык за зубами, не трепись.

16 сентября перед строем полка был прочитан приказ наркома обороны Ворошилова: «С целью поддержки прогрессивных сил Польши и проявляя заботу о свободе польского населения, приказываю — подразделениям Белорусского военного округа ввести войска в восточную часть Польши». Полк приготовился к бою, Саша Липовский вместе с наводчиком Фисатовым и подносчиками снарядов расчехлили орудие. На рассвете 17 сентября полк вместе с другими частями перешел границу без боя и стал углубляться в территорию Польши. В газетах в этот день вторжение в Польшу назвали «освободительным походом».

К удивлению Саши и его команды, стрелять из зенитных орудий по польским самолетам не приходилось — польская авиация была уже уничтожена немцами. И наземного сопротивления советским войскам тоже почти не было — деморализованные польские части угрюмо сдавались без боя. Только однажды Саше пришлось сражаться с поляками. Их обстреляли по дороге, стрельба была негустая и шла из перелеска. Командир дивизиона приказал:

— Липовский, веди свой расчет в атаку! Прикончи польскую сволочь!

Они с Сашкой и другими побежали, пригибаясь за кустами и стреляя вслепую вперед. Поляки вяло отстреливались, но когда Липовский и Фисатов подбежали близко, они побросали ружья и подняли руки. Их было всего пятеро. Сашка, задохнувшись от бега, злобно наводил дуло винтовки то на одного, то на другого и крикнул Липовскому:

— Сержант, прикончить их, что ли? Командир велел.

Липовский видел лица поляков, угрюмо и испуганно глядящих на них. Особенно его поразили молящие глаза самого молодого, чернявого длинноносого юноши с глазами навыкате. Он понял, что парень еврей, и закричал на Сашку:

— Отставить! Что ты, Сашка, с ума сошел — они же сдались в плен, они теперь пленные.

Фисатов опустил ружье, сплюнул:

— Может, ты и прав, сержант, — тоже ведь люди, пожить, чай, хочется. Ну, вы, паны проклятые, марш вперед.

Они вели пленных сдаваться командиру, те шли с поднятыми руками. Молодой чернявый парень на ходу повернулся к Липовскому и сказал на языке идиш:

— Спасибо вам, вы добрый человек. Бог Баруха Адонай воздаст вам за это.

Саша немного знал идиш, понял его, и хотя в бога не верил, но в ответ улыбнулся.

— Чего он тебе сказал? — поинтересовался Сашка.

— Поблагодарил, что я помешал тебе убить их.

Всего за эту военную кампанию Красной армией было взято более полумиллиона пленных, из них более двадцати тысяч офицеров. Куда их всех было девать? За частями следовали саперные батальоны и почти на каждом большом поле быстро строили импровизированные лагеря для военнопленных — огораживали колючей проволокой поля с убранными и еще не убранными хлебами. Сдавшихся поляков тут же разоружали и под конвоем отправляли в эти лагеря. Проезжая мимо со своим орудием, Лиловский видел, как за колючей проволокой сидели, стояли и слонялись тысячи пленных поляков. Он всматривался в их лица. Поляки люди гордые, и он видел на них одно и то же выражение — смесь озлобления, грусти и голода. Было их жалко, становилось не по себе, он думал: «А если бы они взяли меня в плен и тоже посадили бы за колючую проволоку и морили голодом?» Он отворачивался.