Генерал на белом коне

ных бумаг. Он сказал князю:

- Все до копейки выгреб из банка, все спустил с себя, чтобы набрать миллион. Живу только жалованьем, урожай со Спасского продам. С этим миллионом поеду в Болгарию.

Оболенский догадался, что Болгария тут для маскировки истинных целей, но каких - об этом Скобелев не проговорился. Собрав миллион, он доверил его хранить Ивану Ильичу Маслову, а сам отъехал в Минск. Здесь он принял почести почти царские: город был иллюминирован, улицы запружены народом. Скобелев, обнажив голову, ехал при свете факелов.

- Последний раз. последний, - шептал он.

Реакция усиливалась, и казалось, Александр III задушит даже те реформы, какие дал стране его отец. Блуждали слухи, что в Петербурге решено упрятать Скобелева куда-нибудь подальше, в края диких пустынь и нищих кишлаков, чтобы его голос затих в пекле закаспийских песков.

- Я устал, - признался он Дукмасову. - Давно тянет погрузиться в волшебный "вундерланд", где царит идеальный мир. Недавно я, перелистав Шиллера, встретил у него такие строчки: "Вот челнок колышет волны, но гребца не вижу в нем."

Пришло время окончательного объяснения с Екатериной Головкиной, и Скобелев перечитал ее последние письма: "Всеми силами души я стремлюсь к более деятельной жизни, мне душно и тесно в той сфере, которая окружает меня, хочется широкого поприща для труда, скажу больше, мне хочется страшной борьбы, жестокой и смертельной, за свое существование, вот тогда я скажу, что отвоевала право жить д л я в а с."

Они встретились. Скобелев спросил:

- Когда же вы дадите мне полноту семейного счастья?

Екатерина Александровна ответила:

- Вы - моя фатальная симпатия, я покоряюсь не лично вам, а той славе, какую вы заслужили. Дайте мне полное право властвовать над вами, и тогда получите счастье любви. Но не забывайте: если все преклоняются перед вами, то я - никогда! Мое место подле вас, но я должна стоять выше вас.

- Вы слишком рассудительны, - отвечал Скобелев, - и в ваших словах я вижу только расстановку боевых сил, но я не вижу главного для создания семьи - простой женской любви.

Екатерина Александровна дополнила свою речь:

- Я боюсь разницы между нами. Вы богаты, вы знамениты, и, если я стану вашей женой, все будут говорить, что я вышла за вас по расчету. Я вынуждена покинуть Минск.

- Неужели? Зачем? Подумайте.

- Я еще не стала вашей женой, а ко мне уже являются дамы с нежными интродукциями по поводу моего "счастья" с вами, уже выклянчивают у меня протекцию для своего мужа или сына. Нет уж, из меня не получится "полковая мать-командирша"!

Она уехала, а Скобелев жестоко запил.

- Хорошо нам было на Шипке, - говорил он Дукмасову, - хорошо было под стенами Геок-Тепе, а теперь. на что я годен? Все исковеркано, испоганено. все на свете - ложь! Даже эта слава - дерьмо! Разве в ней истинное счастье?

- Да успокойтесь, - утешал его Дукмасов.

- Уеду. в Спасское! Буду картошку сажать. Все больше пользы для людей, нежели эта гадкая отрыжка славы!

В