Фракталы городской культуры

Феерии холодного огня стали светским аналогом сакральной радости. Здесь в одном ряду стоят фейерверки аристократических торжеств XVIII века и салюты в освобожденных городах СССР в 1940-х годах. В подобной же «искрометной» стилистике, включающей в себя и «огненное шествие», и «нисхождение огня», происходило, например, открытие церемонии вручения Нобелевских премий (2007 год), когда по парадной лестнице спускались участники «шоу», державшие в руках подносы с фонтанчиками фейерверков.

Свет в ночи становится самодостаточным предлогом для особых торжеств, подобных ежегодному празднику Света во французском городе Лионе или московских фестивалей «Круг света». Световые шоу чаще всего соотнесены с датой религиозного события [241] или приурочены к знаковым дням государственной мифологии (850-летие Москвы, 1000-летие Брюсселя, 60-летие высадки союзных войск в Нормандии и освобождения Франции и т. п.).

Движущиеся световые картины – от репродукций классической живописи до сюрреалистических и геометрических композиций – проецируемые на экран из искусственного тумана, фабричные стены, колоннаду театра, стены крепости, фасад университета или дворца не просто являются частью художественной «инсталляции», театрального перформанса, фестиваля военных оркестров, рок-концерта или «дивертисментного концерта академического искусства», но вклиниваются в старое привычное пространство в качестве абсолютно новой визуальной и семиотической реальности. Несмотря на то, что сюжеты световых нарративов иногда теряют содержательную связь с исходным событием, превращаясь в чистое искусство синтетического жанра, чаще всего они воспроизводят стохастические паттерны фрактала локальной или глобальной истории и культуры. Например, во время Первого Фестиваля «Кремлевская заря», проходившего с 13 по 16 сентября 2007 года на Красной площади в традициях всемирно известного Эдинбургского Военного Фестиваля (Edinburgh Military Tattoo), на стенах Кремля возникали видеоизображения военных парадов, запечатленных в классической живописи. А в 2012 году в рамках фестиваля «Круг света» мультимедийное шоу «Зарождение жизни» на Красной площади представило историю возникновения и развития жизни и цивилизации на нашей планете. В предолимпийский 2013 год общая тема фестиваля была связана с Олимпийским огнем – соответственно, в Лужниках световые картины разворачивались в красочную фрактальную «Эволюцию Огня» от Античности до наших дней.

Примечательно, что в расточающей свет урбанистической культуре третьего тысячелетия возникла специальная практика возврата в природную ночь. Акция «Час Земли» [242], которая проходит ежегодно с 2008 года в конце марта под эгидой Всемирного фонда дикой природы (WWF), выполняет, в первую очередь, социальную миссию. Жителям всех стран и городов предлагается принять участие в своего рода флэшмобе планетарного масштаба – выключить в определенный день (обычно 28 или 29 марта) и в определенное время (в 20:30 местного времени) на 1 час все электрические приборы в своем доме/квартире/офисе. Цель гиперакции, в которой к 2014 году присоединились уже более семи тысяч городов из 154 стран, – заставить жителей планеты задуматься о бережном отношении к ее ресурсам и привлечь внимание к проблеме глобального изменения климата.

Однако в семиосфере культуры социальное событие неизбежно порождает специфические культурные смыслы. Во время акции на час гаснет подсветка около 1000 величайших зданий и объектов мира, среди них – Эйфелева Башня и Триумфальная арка в Париже, Бигбэн и Тауэрский мост в Лондоне, Статуя Христа Спасителя в Рио-де-Жанейро, Акрополь в Афинах, Колизей в Риме и купол собора Святого Петра в Ватикане, Столовая Гора в Кейптауне, Водопады Ниагара в Канаде, Эмпайр Стейт Билдинг в Нью-Йорке, Мост «Золотые Ворота» в Калифорнии, Оперный дом в Сиднее, два самых высоких здания в мире – Бурж Дубаи и Тайпей 101, Статуя Мерлиона в Сингапуре и многие другие мировые достопримечательности. В Москве поворотом символического рубильника отключают электричество на крупнейших объектах столицы, таких, как мэрия на Новом Арбате, стадион «Лужники», главное здание МГУ, Киевский вокзал, Бородинский мост, гостиница «Украина», комплекс «Федерация», Президиум РАН и пр. И весь мир вновь погружается не только в средневековую тьму, но в некое первобытное состояние, паря в темноте, вне символических опор социализированной культуры, науки, религии, светской власти, лишенный соединительных мостов и раздробленный естественными преградами рек и гор, подчиняющийся только ночным законам выживания и биологическим инстинктам, – большинство участников, по собственному признанию, во время ночного Часа Земли либо ужинали при свечах, либо занимались сексом. Иными словами, культурно-антропологическое содержание этой акции свидетельствует о символическом замыкании странной петли обратной связи «дневная цивилизация – ночная первобытность».

Что ж, у ночи всегда было много ликов и обличий, а теперь, в эпоху, когда человечество начинает осознавать, что «фракталы – повсюду» [243], у ночи еще появилось бесконечное множество рукотворных рекурсий и фрактальных формул. И каждая из них подобна самой ночи, которую, как и фракталы, нельзя до конца представить ни в цифрах, ни в словах. Ночь оставляет лишь фрактальные следы, в которых просматриваются целые миры вселенной, человеческой жизни, искусства и истории.

Заключение

Фрактальная геометрия открыла новые горизонты для гуманитарных исследований города, позволив рассмотреть городское пространство через оптику фрактального «микроскопа». И тогда, точно так же, как в бессистемном движении броуновских частиц, исследователь смог увидеть в «хаосе» городской культуры удивительно упорядоченные траектории и повторяющиеся «узоры», фрактальные паттерны, любой из которых дает возможность познать сущность целого – всей культуры.

Очевидно, что современный город все больше выступает не как административно-территориальное образование, но как социокультурная практика, не как сущность, но как явление. Повторяющиеся образы и конфигурации городского пространства свидетельствуют не только о каком-то культурном тренде той или иной эпохи, но сами по себе – всей совокупностью совершенно разных форм городской вещественности и антропности – визуально предъявляют, тиражируют, бесконечно воссоздают эту идею. «Фракталы – повсюду» [244], – заявил на заре фрактальной эры М. Барнсли, один из разработчиков алгоритма фрактального сжатия изображения. И город не исключение. Город полон фракталов, и чтобы их увидеть, нужен, наоборот, своего рода «зум» – приближение деталей и погружение в бесконечно «вложенные» культурные пространства города.

Здания и площади, памятники и витрины, праздничные и повседневные сценарии поведения в городе, особенно в мегаполисе, сплошь и рядом демонстрируют если не геометрическую, то концептуальную фрактальность. Городские артефакты, события, культурные пространства и способы их освоения, переживания и осмысления составляют не просто специфическую, урбанистическую среду, но концептуальные паттерны локальной/глобальной культуры, частью которой является город. Разумеется, как любое естественное образование, антропо-социо-культурная система города подвержена внешним влияниям и вследствие этого обладает фрактальностью стохастического и алеаторного типа. Однако, несмотря на искажения, самоподобие городских паттернов остается существенным в главных характерных чертах городской культуры.

При этом мегаполис на рубеже третьего тысячелетия – это всегда полиэтнический город, и поэтому он демонстрирует формы и формулы мильтифрактального характера, развиваясь в «бассейне притяжения» некоторого странного (гипер)аттрактора, заданного «константами» (параметрами порядка) культуры суперэтноса как фрактальной системы высшего уровня. Иначе говоря, все элементы городской культуры, ее фрактальные паттерны, стохастически самоподобны и визуализируют парадигматические формулы локальной культуры и цивилизации. Кроме того, синхронический срез городской культуры представляет собой концептуальный паттерн культуры той или иной исторической эпохи.