Народ без элиты: между отчаянием и надеждой

Кто нами правит?

Десять лет, которые потрясли страну, – это новый феномен не только национальной, но и мировой истории. Название этому феномену – глобализация. Обычно под этим понимается новый мир с прозрачными как никогда границами, небывало взаимосвязанный, помещенный в единое экономическое, политико-правовое и информационное пространство.

Но при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что, когда говорят о глобальном мире, на самом деле имеют в виду не мир народов, а мир элит, неожиданно вышедших из-под системы национального контроля и принимающих решения за спиной местного населения. Мы никогда не разберемся ни в причинах крушения СССР, ни в механизмах приватизации, если не поймем, что главной характеристикой новой политической, экономической и интеллектуальной элиты, захватившей позиции в августе 1991 года, является то, что эта элита мыслит и действует не как национальная, а как глобальная, связавшая свои интересы и судьбу не с собственным народом, а с престижной международной средой, куда она в обход этого народа стремится попасть.

Глобализация означает в первую очередь выход элит из системы гражданского консенсуса: разрыв не только с национальной культурной традицией, но и теми решениями и компромиссами, на которых держались гражданский мир и согласие. Главным условием гражданского консенсуса между предпринимательской элитой и национальным большинством было социальное государство. Меньшинству давалось право обогащаться посредством свободной экономической инициативы, большинству гарантировались меры социальной защиты и цивилизованный минимум жизненных благ. Этот консенсус складывался нелегко: более 150 лет было потрачено в Европе на то, чтобы социализировать дикий капитализм, привив ему недостающую социальную и национальную ответственность.

И вот теперь, воспользовавшись банкротством мирового социалистического эксперимента, современная экономическая элита решила подвергнуть ревизии сложившийся гражданский консенсус, заявив, что более не намерена содержать и терпеть обременительное социальное государство и все то, что ему сопутствует в области культуры и морали – защиту и покровительство слабым. Подчеркиваю: разрыв былого гражданского консенсуса – феномен всемирный. Во всем мире экономическая элита начала шантажировать собственные правительства тем, что будет вывозить капитал за границу, если на местах ее станут обременять высокими налогами и социальными обязательствами. Характерны в этой связи решения немецкого союза предпринимателей, принятые на съезде в Дюссельдорфе три года назад. Наказ этого съезда своим исполнительным органам – довести до немецкого народа и правительства, что терпение патроната истощилось.

Особенность российской ситуации в том, что наш новый предпринимательский класс, появившийся в результате приватизации, с самого начала начал формироваться в условиях оспоренного гражданского консенсуса. Расставание с коммунизмом было истолковано как расторжение союза со слабыми в пользу сильных.

Но разрыв с «экономически не приспособленным» большинством собственного народа автоматически означал необходимость союзников на стороне – в глобальной международной среде. Положение усугублялось тем, что номенклатурная приватизация не была легитимной – товарищи по партии и товарищи из спецслужб поделили между собой бывшую государственную собственность втихую, за спиной народа. Идеологически это следовало оправдать тем, что народ к владению собственностью не готов по причине своей дурной исторической наследственности: неискоренимой общинности и соборности.

Другая причина поворота от национального к глобальному состояла в том, что в туземных условиях не было возможности реализовать сполна все прелести нового образа жизни: вся старая инфраструктура благ и услуг была рассчитана не на элитарный, а на советский образ жизни, который нуворишам приватизации стал казаться уныло аскетическим. А самое главное, конечно, состояло в том, что, не получив настоящей легитимации – одобрения нации, новая собственность находилась под угрозой русского бунта, «бессмысленного и беспощадного». Вот почему наша новая экономическая элита вместе со своими попутчиками из лагеря политиков и интеллектуалов готова была более радикально порвать со своим старым национальным статусом в пользу нового глобального, чем это до сих пор делали представители западных элит.

Глобальное сообщество с пониманием отнеслось к заботам наших новоявленных собственников, посоветовав им держать свои вклады в более надежных местах, чем эта непредсказуемая страна – Россия. Но и за предоставленные гарантии собственности, и за право быть представленными в престижных клубах новой глобальной элиты от наших приватизаторов кое-что потребовали.

Во-первых, демонтажа тоталитарной сверхдержавы как свидетельства демократической благонамеренности и полного отказа от имперского наследия во всем постсоветском пространстве. Соответствующая программа ныне находит свое завершение в отказе России от военных баз в Абхазии и Приднестровье и в ликвидации военного присутствия за пределами национальных границ вообще.

Во-вторых, потребовали открытия страны для международного капитала, на что тоже было получено согласие. И дело здесь не только в специфической зависимости нового российского меньшинства, более опасающегося собственного народа, чем бывших противников в холодной войне. Дело и в общем принципе нового естественного отбора, который требует ликвидации любых средств, помогающих слабым и неприспособленным защищаться от напора сильных и приспособленных.

Важнейшее из этих средств – национальное государство, оказывающее протекционистские услуги своей экономике и своему населению. Тот самый социал-дарвинистский принцип, который требовал разрушения социального государства – прибежища неприспособленных внутри страны, требует демонтажа национального суверенитета и границ, рассматриваемых как прибежище неприспособленных народов, уклоняющихся от законов мирового рыночного отбора. Иными словами, в новых правилах, предписываемых глобальным сообществом нашей новой элите, содержалось не только прагматическое требование расплатиться за оказанные услуги и гарантии частью национальных ресурсов, но и новый идейный норматив, связанный с идеологией социал-дарвинизма.

Глобальное открытое общество понимается как социал-дарвинистская среда, в которой ресурсы и территории все более беспрепятственно перемещаются из рук менее умелых и приспособленных, в которых они оказались по воле исторической случайности, в руки более приспособленных и достойных. Если на основе этого самого принципа более приспособленная номенклатура отняла национальное богатство у неприспособленного национального большинства, она не может оспаривать действие этого принципа в глобальном масштабе и утаивать свои национальные ресурсы под устаревшим предлогом национального суверенитета.

Свидетельством того, что правящая элита России вняла этому требованию, является проект нового земельного кодекса, внесенный правительством на рассмотрение Государственной Думы и уже одобренный во втором чтении. Земля – это национальный ресурс, обычно защищаемый не только по соображениям экономической и политической прагматики, но и согласно принципам национального суверенитета и идентичности. С землей связаны самые сокровенные из национальных воспоминаний и чаяний, из всех ресурсов она более всего наделяется сверхэкономическим ценностным значением. Именно поэтому вопрос о том, оставить ли ее в статусе неприкосновенного национального достояния или, в духе принципов открытого общества, выставить на свободный международный торг, где выигрывают не те, кто милее, а те, кто сильнее, стал для нашей элиты проверкой на «глобальную зрелость».

И судя по всему, она полна решимости выдержать этот экзамен, то есть доказать глобальному сообществу, что нет на свете ничего такого, что она зарезервирует за собственным народом в ущерб требованиям глобального естественного отбора. В проекте нового Земельного кодекса прямо заявлено, что граждане РФ не будут иметь никаких преимуществ перед иностранцами и лицами без гражданства в праве собственности на российскую землю. Таким образом, этот проект стал чем-то большим, чем очередной документ либерального реформаторства: он стал манифестом глобализма – свидетельством окончательного перехода нашей правящей элиты с национальных на глобальные позиции!