Фракталы городской культуры

Наконец, самой технологически сложной, но простейшей в плане семантического содержания реконструкцией физической, астрономической ночи является планетарий. Звездное небо над головой максимально искусственно и максимально естественно одновременно. В «бездонном» куполе, в котором движутся звезды и галактики, есть лишь обнаженная механика небесных сфер, разъятая формулами Кеплера фрактальная вселенная. В последние годы рукотворная ночь планетария может приобретать характер визуальной медитации, когда ночной купол расцвечивается световыми пятнами лазерного шоу [216]. Одним из вариантов переживания фрактальности ночного неба является специальное шоу «First Friday Fractal» [217] в планетарии Музея естественной истории и науки в Нью-Мексико. В темноте искусственной ночи зрители «отправляются» в путешествие по захватывающим мирам природных фракталов и бесконечным в своей сложности и рекурсивности вселенным фракталов математических.

В повседневном, неразвлекательном пространстве большого города рукотворная ночь сосредоточена в подземных туннелях метро, автомобильных дорог и пешеходных переходов. Они могут быть смертельно опасны, особенно когда ночь удваивается, то есть когда на подземную ночь накладывается ночь наверху.

«Пещерная» ночь и рукотворное «небо» метрополитена:

Станция «Stadion» (Стокгольм)

Станция «Новокузнецкая» (Москва)

В этом отношении интересен феномен метрополитена, являющегося еще одним пространством, которое совмещает в себе искусственную ночь и искусственный день. Первая подземка, появившаяся в 1860-х гг. в Лондоне, «труба» с цилиндрическими вагонами без окон, освещавшимися внутри тусклыми фонарями, была в полном смысле слова аттракционом «dark ride» [218]. Это было погружение в настоящую ночь, а движение в сумраке и тесноте психологически и символически оказывалось сродни путешествию в мир мертвых. Моментально в ночном пространстве подземки появились свои «ангелы» тьмы – в темных арках подземных перронов нередко прятались воры, грабившие пассажиров [219], метрополитен превратился в своего рода «ghost train» [220] (и в некоторых городах, например, в Нью-Йорке, до сих пор остается таковым). С наступлением эры электричества произошла трансформация рукотворной ночи метро в искусственный день внутри искусственной ночи (второй цикл странной петли обратной связи). При том, что технологическая конфигурация всех современных подземных станций продолжает более или менее явно сохранять отсылки к «пещерности», у многих из них есть свое рукотворное небо и/или солнце под потолком или «выходы» в виртуальные дневные пространства [221]. В метро интересным образом выстраиваются взаимоотношения подземного мира с подземным «небом»: небо предстает как смутное просветление или как высота, доступная только земным Героям, поэтому чаще всего оно фрагментарно (например, потолочные «небесные» мозаики московской станции «Новокузнецкая» или «Небо кубов» на пололке станции «Вретен» в Стокгольме) или даже, как обращает внимание В. Паперный, путь к небу из ночной бездны метро может быть «прегражден тяжелыми, никогда не открывающимися коваными воротами» (московская станция «Октябрьская») [222]. Во многих городах мира метрополитен превращается в подземный дворец или музей древней истории [223]. Символически такое путешествие в чреве земли остается, хотя и десакрализованным, ритуалом приобщения к «тайному знанию» о прошлом.

Заметим, что схожий сценарий «путешествия» в прошлое через погружение в искусственный день на территории подземной ночи предлагается в московском ТЦ «Охотный ряд»: в рамках шопинг-дивертисмента покупатели оказываются на трех глубинах стилизованного прошлого (петровская Русь, классицизм, модерн), то есть на трех уровнях концептуального фрактала российской истории.

Подводя итог, подчеркнем: искусственная ночь воспринимается и конструируется в городских социокультурных практиках как фрактал коллективного (бес)сознательного в соотнесении с чувственными репрезентациями слепоты, первобытных инстинктов, памяти, истории, подземного пространства и потустороннего мира. Дневная культура Новейшего времени, «вымазавшись с ног до головы искусственною ночью» [224], актуализирует «ночные» архетипические метафоры (подвал, чердак, могила, утроба и др.) и концептуальные фрактальные паттерны асоциального и запредельного (нарушение сексуальных табу, кровавое насилие и пр.).

Огни большого города: фрактальные паттерны городских ритуалов

Вместе с практиками ночного бодрствования современный город актуализировал культурные смыслы ночи как метафизического ритуала. Фрактальная рекурсивность городского хронотопа коррелирует с сущностью ритуала, который, как отмечает Е. В. Дуков, «сминает время и разные формы пространства», обращаясь «к воспроизводству в нулевой фазе времени-пространства, то есть к их первичному нерасчленимому виду» [225]. Современный городской «ритуал», который включает в себя многочисленные реликтовые формы сакрального воспроизводства мира и бытия, разворачивается по мультифрактальным алгоритмам и тиражирует многие паттерны традиционного ритуала: огонь, шествие, карнавал, трапеза и т. д.

Факельное шествие: ежегодный фестиваль викингов «Up Helly Aa» (г. Лервик, Шетландские острова, Великобритания)

Центральным артефактом городской ритуальности и в древности, и в Новейшее время является огонь, поскольку огонь в ночном городе с самого начала был неотъемлемым атрибутом города как такового. Факельный огонь, освещающий значимые объекты города – храмы и дворцы, сторожевые башни, крепостные стены. Огонь, мерцающий в лабиринте узких улиц и выхватывающий из необузданной тьмы кусочек прирученного пространства. Огонь, идущий чуть впереди или рядом со своим хозяином… Ритуальные костры на городских площадях, напоминающие о солнцестоянии или очищающие город от колдовских сил [226]. Священные костры, разводимые перед храмами в ночь религиозного празднества [227].

Необходимо заметить, что живой огонь воплощает в себе наивысшую степень метафизического растворения в космосе и природе, соучастия силам неземного свойства. В этой связи уместно вспомнить о свече как неизменном элементе разного рода старинных колдовских ритуалов, формальная оболочка которых заимствована псевдоколдовскими практиками, спиритическими и экстрасенсорными сеансами, присутствующими в городском ночном досуге начиная с конца XIX века по наши дни. При этом в ряде случаев мистика ночи специально моделируется с помощью соответствующих «декораций» вроде закрытых плотными шторами окон. Свечи и масляные лампы на столиках кафе превращают ужин не просто в романтическую встречу, но в ритуальную трапезу.

Живой движущийся огонь возвращает секуляризированному пространству утраченную сакральность. Факельные шествия всех времен призваны означать высшую степень трансцендентности: начиная древними погребальными и свадебными ритуалами и пасхальными крестными ходами и заканчивая фашистскими огненными мистериями 1930-х годов и современными церемониями, например, перенесения Олимпийского огня. В XXI веке, познавшем ужас терактов, в дни годовщин горящие поминальные свечи ставят прямо на городской асфальт, очерчивая место трагедии. Большинство факельных шествий воспроизводит стохастические фрактальные паттерны ежегодного ритуала «мифа о вечном возвращении» [228] и концептуального фрактала истории.