Klangfarbenmelodie (СИ)

— Тики, ну в чем дело? — Аллен, уже наученный опытом их посиделок в машине, стащил с себя парку и бросил ее на заднее сиденье, осторожно беря Тики за руку и слегка поглаживая по внутренней стороне ладони кончиками пальцев. — Был как тайфун, а теперь — как неживой. Что произошло?

Мужчина медленно обвёл взглядом его мешковатую толстовку, чувствуя жгучее желание снять её или нарядить Малыша в какую-нибудь обтягивающую футболку, чтобы любоваться тонким телом и выпирающими лопатками, и вздохнул, качнув головой.

Он не хотел беспокоить Аллена новостями об Адаме.

— Ничего, правда, — постарался Тики улыбнуться, но, судя по скептическому лицу юноши, улыбка получилась слишком кривой. — Это… не так важно.

Уолкер облизнул губы, встревоженно подавшись к нему, и ободряюще сжал его ладонь в пальцах.

— Ты поссорился с кем-то из братьев? — Микк вздрогнул, неприязненно нахмурившись, и редиска, глубоко вздохнув, сглотнул. — Я же хочу помочь, Тики, понимаешь? Хочу помочь тебе успокоиться, иначе ты либо уйдёшь в долгий запой, либо примешься убивать незадачливых преступников, — мягко хохотнул он, заглядывая в лицо мужчине, но оставаясь при этом очень скованным и напряжённым, словно не знал, как поступить и что сделать, хотя там, в кафе, в этом чёртовом платье и с этим париком, Малыш всегда чувствовался словно другим человеком — раскрытым, раскрепощённым, неимоверно нежным и доброжелательным.

— Побудь немного таким, как в кафе, — шепнул Микк как-то на автомате и перетянул непонимающе нахмурившегося Аллена к себе (он всегда так смешно это делал — пытался не испачкать ботинками салон, а в итоге сдавался и просто снимал обувь). — Побудь таким же ласковым-ла-а-асковым, — попросил мужчина, прошептав ему уже в ухо, и огладил ладонями юношеские бока.

Уолкер чуть отстранился, глядя недовольно, подозрительно и как-то даже обиженно. Но вслух долго ничего не говорил — наверное, даже целую минуту, словно пытаясь понять, правильно ли услышал мужчину. И в конце концов все-таки уточнил:

— Побыть… Алисой?

Брови Тики, решившего, что его явно как-то неправильно поняли, взлетели вверх. Мужчина глубоко вздохнул, чувствуя себя ужасно уставшим и каким-то почти убитым, и погладил юношу по напряженной спине.

— Не Алисой, — заметил он, утыкаясь носом ему в плечо. — Просто… посиди со мной и погладь меня, — и добавил тихо: — Пожалуйста.

Аллен снова дернулся, дрогнул — и с коротким смешком, полным какого-то странного облегчения, прильнул к мужчине, зарываясь пальцами ему в волосы и распуская и без того растрепанный хвост.

…наверное, просить его быть таким ласковым, как Алиса — это странно. Но будучи Алленом, просто Алленом (Тики почему-то вспомнил здесь роулинговское «just Harry»), юноша как будто… боялся его или что-то вроде. И потому был стеснен и скован, тогда как для «Алисы» подобная ласка была естественна как дыхание.

И это было странно, это даже вызывало временами когнитивный диссонанс, потому что всё это вкупе смахивало на раздвоение личности, но Микк прекрасно видел, что «Алиса» — это Аллен. Точнее — это Аллен без своей вечной ледяной брони, тот Аллен, которым он, возможно, был в детстве, когда участливо улыбался незнакомцам и приветливо сверкал глазами на камеру.

И сам юноша, кажется, настолько привык быть Алисой, что стал разделять их, как бы глупо и идиотски это ни звучало, — модели поведения словно бы были строго ограничены для мужского и женского образа. И Тики не мог понять, как ему пробиться сквозь этот, по сути, очередной защитный механизм, потому что он хотел ласкового Аллена в свои объятия, своего милого Малыша, который так внезапно поразил сегодня своей раскрепощенностью.

…вот тебе и гибкая ледяная психика, о которой говорил совсем недавно Шерил.

Микк встряхнул головой, совершенно не горя желанием вспоминать этого… предателя, чёрт подери, предателя, который продал свою семью ради… чего?

— Тики, не думай об этом, — Аллен мягко поцеловал его в висок и (всё ещё оставаясь довольно скованным, но словно борющимся сам с собой) провёл носом по щеке, выдыхая: — Не думай об этом в одиночестве: расскажи мне, что тебя так гложет?

Мужчина поймал его выдох и легонько чмокнул в губы, ощущая, как медленно оттаивает. Как они оба словно бы согреваются.

— Я был у Шерила, — глухо выдавил он, сдаваясь. — Вайзли в доме в Киото, а Адам поет джаз. Шерил… заявил, что нам не сбежать и что даже рад этому, потому что наследник вернется в семью. И он… назвал тебя и Неа «малой кровью», — здесь мужчина сердито сморщился и теснее прижал молчаливо слушающего его Аллена к себе. — И Вайзли, с которым носился как с золотым яйцом, он, как видно, расценивает также.

Младший Уолкер судорожно выдохнул, быстро и мягко целуя его лицо, и скользнул по волосам тем самым узнаваемым жестом — жестом «Алисы». И Тики почти ощутил, как ему стало легче. Потому что… потому что это был Аллен, его Аллен, живой, теплый и мягкий, и не было никакой «ледяной психики», просто Шерил был идиотом, ничего не понимающим в людях.

— И поэтому ты примчался проверить, твой ли я еще или собираюсь в семью? — тихо и невесело засмеялся юноша, сползая ладонями ему на плечи и сглаживая их каменное напряжение.

— Я не отдам тебя, — жестко рыкнул Тики, ощущая прилив злости от одного только воспоминания от этого непонимания Шерилом ситуации. — И Неа не отдам. Вы для меня такая же семья, как братья. Я люблю вас, и значит, вы принадлежите мне, — он взял лицо широко распахнувшего глаза от такой тирады Аллена в ладони и крепко поцеловал юношу, стремясь хотя бы так закрепить свои права на него. — И я просто убью этого старика, если он так до сих пор и не понял, что ему ничего не светит.

Малыш вздрогнул, ошалело уставившись на него, и лихорадочно вдохнул, внезапно задрожавшими пальцами провёл по скулам мужчины, с каким-то странным чуть ли не испуганным подозрением всматриваясь в его глаза.

— Убьёшь… Адама? — шепотом выдохнул Уолкер, горько ухмыльнувшись. — Знаешь, сколько людей до тебя пытались это сделать? — взволнованно спросил он, ёрзая на месте, и устроился так, что его колени оказались по обе стороны от бёдер Тики. — Ни у кого не вышло. А все, кто пытался, умерли в пытках от его руки, — его голос дрогнул, словно все эти пытки происходили на его глазах, и Микк ощутил, что жажда убить этого толстозадого старика с каждой секундой только увеличивалась. Понял это, видимо, и сам Аллен, потому что юноша встревожено облизнулся, на секунду в раздумьях отведя взгляд, и вновь посмотрел на него так проникновенно, так серьёзно и вкрадчиво, словно хотел донести что-то очень важное. — В детстве Адам часто повторял, что семья — это самый действенный рычаг давления, — медленно и тихо проговорил Малыш, не переставая поглаживать Тики пальцами за ушами, успокаивая и будто бы приручая. — Так что если ты сейчас в приступе злости и бешенства кинешься его убивать, то только сыграешь на руку. Пожалуйста, пойми, что это не Шерил отдал Вайзли, а Адам сам забрал его. Брат позвал тебя, чтобы предупредить, а не ссориться, — прошептал юноша уже совершенно умоляюще и вдруг просяще выдохнул: — Поэтому, прошу тебя, не совершай необдуманных поступков.

А я и не буду, подумал Тики, совершать необдуманных поступков. Я убью старика очень обдуманно, уж поверь. И тогда все просто закончится, а этой чертовой семьей пусть занимается Шерил, раз уж так за нее держится.

Вслух, однако, мужчина сказал другое. И — не солгал, конечно же. Это была просто… другая правда, которая вполне могла оправдать его взгляд сейчас и его напряжённую задумчивость.

— Ты просто не слышал его тогда, — тихо произнес он, глядя мимо юноши, за плечо ему, вспоминая лицо брата в этот момент — лицо обреченного и смирившегося человека, за которое просто хотел его растерзать. — Он даже не подумал как-то отрицать и оправдаться, Аллен. Вместо ответа он… он спросил: «А ты бы меня не отдал?» А ведь я и не отдавал — он сам ушел и цепляется за семью, хотя семья сгубила нам обоих родителей.