This one. Книга третья. Путь к бродяге (ЛП)

– Ты порезала щеку сего недостойного, чтобы он никогда не забывал своего позора. Тем не менее, ты простила его за убийства, которые он совершил ради нового мира. Так вот, с тех пор прошло три года, и приходит новое время. Еще одна битва, и, если мы победим, то все закончится.

Кеншин изо всех сил старался сохранить самообладание, надежда и усталость боролись внутри него. Он не хотел сражаться. Он уже однажды отказался от борьбы. Он думал, что все кончено, но теперь…

Ах! Он удивленно моргнул, уставившись на каплю крови, которая стекала по пальцу. Он случайно порезался? Этим тупым лезвием? Как ему удалось?

Кровь продолжала сочиться из маленького пореза, капля за каплей падала на холодную и голую грязь на ее могиле. Его грязная кровь впервые упала на ее могилу.

Кеншин смотрел на нее, будто увидев призрака.

Она ненавидела убийства.

За его мечту, за его веру в то, что он может помочь создать лучший мир, она простила его. Но теперь, когда все должно было закончиться…

Казалось, что на грудь навалился камень, стало трудно дышать. Его ки текла вокруг него быстрыми потоками, поднимая пыль и грязь, вслед за эмоциями, бушевавшими внутри. Кеншин закрыл глаза, взял танто правой рукой и, не дрогнув, сделал глубокий надрез на левой ладони.

Он прижал свою кровоточащую руку к ее могиле и заговорил с абсолютной уверенностью:

– Я обещал тебе, что не буду убивать после рассвета новой эры. Теперь, после этой последней битвы, в момент ее победы, я буду держаться этой клятвы. Никогда больше я не убью. Никогда. Ни для спасения жизни сего недостойного, ни ради спасения чужой, ни ради спасения страны… ни с какой другой целью, никогда больше. В этом мире не будет ничего, что заставит меня убить и отказаться от этого обещания.

Это было правильно.

Он убил стольких людей, разбил себе сердце, последовав избранным путем, лишил стольких людей их счастья, причинил столько страданий своими действиями… после этой последней битвы он больше никогда не убьет. Он перешагнул через ее желания и порочил ее веру так долго, что теперь, когда все закончится, пришло время искать другой путь, тот, который она дала ему увидеть в Оцу.

Кеншин довольно долго стоял на коленях у ее могилы, позволяя ладони кровоточить, пока кровь не остановилась. Здоровой рукой он равномерно распределил окровавленную грязь по ее могиле. Этот вопрос только между ними. Он оторвал от рукава кимоно кусочек ткани, с легкостью перевязал рану и встал. Протянул раненую руку к ее надгробию, нежно поглаживая его.

– Сей недостойный не знает, когда сможет снова навестить тебя, вот что я скажу. Но знай: сей недостойный любит тебя всем сердцем, отныне и вовеки.

Комментарий к Глава 39. Требование

https://vk.com/photo-128853700_456239207

========== Глава 40. Бешеный пес ==========

Двадцать седьмого числа первого месяца почти тринадцать тысяч солдат Токугавы двинулись от замка Осака к Киото, намереваясь отбить его у повстанцев. Вместо того, чтобы встретиться с ними лицом к лицу в одном массовом сражении, альянс Сацума-Чоушуу быстро собрал около четырех тысяч человек и решил обороняться от атакующей армии в нескольких небольших стычках возле Тоба и Фушими.

Кеншину и его подразделению было приказано защищать мост Бунгобаши в Фушими. Это был первый раз, когда Кеншина попросили защитить какое-то место, и его поразило, насколько жестокой и кровавой может стать такая битва. Он убивал и убивал, пытаясь удержать врага от продвижения по мосту, а мертвые падали друг на друга, устилая землю и громоздясь стенами.

Хуже того, с обеих сторон были артиллерия и войска, вооруженные западными винтовками.

У Сацумы-Чоушуу были специальные подразделения, обученные использовать новое оружие, но все остальные – обычные самураи, которые в течение этих лет сражались в Киото, – впервые встретили стрелков Токугавы и пушки, при этом вооруженные только мечами и луками.

Никогда прежде Кеншин не видел, чтобы сильные мужчины умирали так быстро, даже не приближаясь к врагам.

После того, как ситуация повернулась против войск Токугавы, и они начали отступать, Кеншин столкнулся с огромным самураем в традиционных самурайских доспехах, в цветах Токугавы, декларирующих о его союзе. Он выглядел так, будто сошел со страниц истории.

Самурай был сильным врагом. Настоящий мечник, но в этот день, став свидетелем того, как их собственные люди были расстреляны издалека, как жуки, Кеншин, столкнувшись с его упрямой волей, почувствовал лишь усталость и пустоту.

Он хотел быть злым. Но ничего не чувствовал.

При всем своем мастерстве мечник слишком полагался на свою физическую силу. А Кеншин был быстрым. Даже без усиления своих сил с помощью ки было легко преодолеть защиту цели и отсечь руку мечника. Его противник упал на колени, сжимая сильно кровоточащий обрубок. Он закричал на Кеншина, умоляя о смерти – смерти воина.

Но Кеншин так устал. Так устал. Он не хотел убивать больше, чем необходимо. Его цель не представляла угрозы. Уже нет. И Кеншин отвернулся и пошел прочь.

В ту ночь у костра Макото нашел его и спросил, почему Кеншин не дал этому гордому самураю почетную смерть, смерть воина, о которой он просил.

Кеншин тихо вздохнул и сказал:

– Почему сей недостойный не убил человека, когда битва уже была выиграна? В этом не было необходимости, вот что я скажу.

Макото так странно посмотрел на него, будто у него вдруг выросла вторая голова.

– Но, это…

К счастью, Хидэёси утащил Макото, прежде чем весельчак смог протестовать дальше. За это Кеншин был ему благодарен. Может быть, он был странным. Возможно, его образ мыслей был слишком странным, слишком жестоким, но дело в том, что чем старше он становился, тем меньше понимал самурайский кодекс чести и идею славной смерти. Для него смерть была одинаковой: уродливой и жестокой. В смерти не было ничего благородного, ничего хорошего. Смерть была просто смертью.

На второй день битвы альянс Сацума-Чоушуу преследовал отступающие войска Токугавы. По пути на юг, среди гражданских беженцев, которые шли по дороге, Кеншин увидел мальчика с седыми волосами. Мальчик выглядел так же, как Эниши. За исключением седых волос. Кеншин устало потер глаза, и мальчик исчез, как будто его никогда там и не было. Мираж? Или ночной кошмар наяву? В конце концов, как брат Томоэ мог здесь оказаться после стольких лет? Нет, мальчик сбежал бы обратно в Эдо, к себе домой. Это была единственная разумная вещь, которую мальчик мог сделать после того дня в лесу преград.

Кеншин только дал себе пощечину, чтобы прочистить мозги, и продолжал идти. Дневные кошмары! Боже, что его воспаленный разум заставит его терпеть в следующий раз?

После долгого марша, во второй половине дня, альянс Сацума-Чоушуу, наконец, добрался до войск Токугавы, и они воевали с ними весь вечер, сражаясь до тех пор, пока не стало слишком темно, чтобы отличить своих врагов от своих союзников. Темнота прервала боевые действия, и оба войска отступили достаточно далеко друг от друга, чтобы разбить лагерь на ночь.

Кеншин обернул шаль вокруг шеи, чтобы защитить горло от пронизывающего холода зимней ночи, надеясь, что ее память сможет защитить его от призраков и миражей, которыми разум решил пытать его.

Через несколько часов пошел снег.

Всего лишь дюйм снежной крупы, легкий покров, который внезапно покрыл всю землю на поле боя. Его разум не терял ни минуты, рисуя кровь на этом белом холсте.

Излишне говорить, что Кеншин не спал той ночью.

Вместо этого он сидел у костра и смотрел на пламя. Когда его глаза начали слипаться, он достал письма и сверток, которые дал ему Кацура-сан.

Бумага была влажной, пропитанной потом и общей влажностью воздуха. Тем не менее, красивые каллиграфические знаки в первом письме оставались идеальными: изящными и точными. Эти строки могли принадлежать только леди Икумацу.

Ее слова были добрыми и обнадеживающими. Она напомнила ему, что когда все закончится, он должен подумать о ее уроках, чтобы избежать проблем, которые принесет ему его несчастная слава. Письмо закончилось неловко-приятными словами: «мы должны тебе долг, который никогда не сможем вернуть. Я знаю, что тебе нужно уйти, чтобы найти свой собственный путь, но однажды я хотела бы увидеть тебя снова.”