This one. Книга третья. Путь к бродяге (ЛП)

========== Глава 30. Раздувая пламя ==========

Кеншин проснулся на полу рядом с погасшим очагом. Холод вокруг и странная поза, в которой он спал, привели к тому, что он чувствовал себя дряхлым стариком, но ощущения в голове были еще хуже – там словно кто-то стучал молотком. Думать, черт, даже моргать было больно. Каким-то образом ему удалось развести огонь и приготовить немного риса с сушеной рыбой.

Странно, однако.

Постоянно присутствующий гнев, всепоглощающее чувство утраты и горя уже не ощущалось так сильно, так близко к поверхности. Нет, оно как-то резко уменьшилось до почти терпимой боли вместо вихря, угрожавшего смести все. О, боль все еще была там. Рана в сердце осталась, но теперь он просто стал нечувствительным ко всему этому.

Кеншин вздохнул, чувствуя почти облегчение. Лениво он подбросил в огонь полено, заметив, что от волчка Касуми остался только уголек. Минуту он смотрел на него. Факт в том, что он не сможет взять с собой все. И у него не было времени, чтобы по-настоящему отпустить все. Но этот дом был их с Томоэ раем. Сама мысль о том, что кто-то еще прикоснется ко всему этому, внесет свои изменения, сделает его своим… эта мысль заставила его почувствовать себя больным.

Поев, он подхватил дорожную сумку, оделся так тепло, как мог, и оглядел дом. Нет, ему действительно не хотелось, чтобы кто-то прикасался к нему.

Этот дом был их домом. Их счастье, хорошие воспоминания, крошечный осколок мира и нормальной жизни… все это здесь. Может, это и эгоистично, но он хотел, чтобы все это принадлежало только ему. Так что он свалил все их вещи в угол, ее постель, которую они использовали так много раз, ее одежду, остальные вещи, и все поджег.

Стоял яркий день. Свежий снег покрыл землю траурным саваном. Дым вырывался из дверей дома, оставшегося за спиной, пламя лизало окна, поднимаясь все выше к соломенной крыше.

Огонь распространялся быстро, разрушая их рай и очищая все собой.

Да.

Гори, сжигай все оставшееся.

Кеншин повернулся спиной к пожару и ушел.

Поздним вечером Кеншин наконец добрался до Киото, где снова встретился с Кацурой-саном. Или, точнее, с Кидо-саном, потому что, похоже, Кацура Когоро исчез после инцидента у ворот Хамагури, а из пепла восстал уже Кидо Такаёси.

Ничего, кроме учтивого вымысла, но Кеншин принял его достаточно легко. В конце концов, он с самого начала знал, что его лидер двуличный человек, который использует много имен. Имело ли значение то, что он добавит еще одно в этот список? Кацура-сан это Кацура-сан, независимо от того, какое имя использует и к какому по его утверждению клану сейчас принадлежит.

Тем не менее, ему даже не дали возможности переждать ночь, прежде чем Кацура-сан отправил его к врачу, утверждая, что он выглядит больным. Это было довольно верно, хотя Кеншин не мог не задаться вопросом, в чем причина такой спешки. Не похоже, что он собирается помереть от полученных травм, тем более через такое время.

Кацура-сан и врач, кажется, не согласились с этим утверждением.

Врач был особенно разозлен тем, что швы в его плече долгое время оставались без присмотра. Мужчина отпустил весьма нелестные комментарии по поводу деревенских шарлатанов и их вопиющей глупости, пока удалял швы, осторожно вытаскивая их из заживающей кожи. Из-за этой ошибки, как сказал врач, от раны останется удивительно уродливый шрам.

Откровенно говоря, Кеншина это заботило меньше всего. До тех пор, пока он сохраняет диапазон движений руками, он сможет сражаться. Все остальное не имеет значения.

Тщательное обследование показало, что Кеншин здоров, хотя небольшая анемия присутствовала. Его кожа была, по словам врача, слишком бледной, и ему было велено есть больше той отвратительной пищи. Обморожение пальцев на руках и ногах заживало так хорошо, как и ожидалось. Однако, если он хочет в ближайшее время управляться с мечом, врач настаивал на том, чтобы тщательно бинтовать пальцы, чтобы защитить восстанавливающуюся кожу.

В общем, не было ничего, о чем бы Кеншин не подозревал.

Что же касается пореза на щеке, он хорошо закрылся. Шрам останется навсегда, сейчас это стало очевидным, когда свежая рана так отчетливо выделялась красной линией, но она не будет так кровоточить, как первая. Если старое суеверие окажется правдой, то, возможно, это означает, что Томоэ не гневается на него? Он надеялся на это.

Уже на следующий день Кеншин попросил денег у Кацуры-сана – устроить место захоронения для Томоэ. Кацура-сан, не моргнув глазом, выдал ему полный кошелек и рекомендации подходящих храмов. Кеншин посетил некоторые, прежде чем выбрал тихий спокойный маленький буддийский храм в Восточном Киото под названием Сёрен-ин в качестве места ее упокоения.

Под его тщательным наблюдением камнерез выгравировал имя Химура Томоэ на могильном камне. Каждый раз, когда долото ударяло по камню, его сердце сжималось от боли, поскольку реальность ударяла сильнее. Все по-настоящему. Это окончательно. Это конец. Однако камнерез удивил его, спросив, не хочет ли он выгравировать и свое имя.

– Проще и дешевле вырезать имена обоих одновременно, – объяснил мастер как ни в чем ни бывало. – Большинство людей хотят приготовить себе место упокоения рядом с близкими, это обычная практика. Мы просто закрашиваем имя живого супруга красным цветом.

В этот момент его сердце словно снова разорвалось, и Кеншин слепо уставился перед собой, жестоко искушаемый этим предложением. Да, если ему суждено умереть, он хотел бы лежать рядом с Томоэ. Не было другого места, в котором он хотел бы оказаться. Но за эти последние две недели он слишком много времени провел в мечтах о смерти, в стремлении к тому облегчению, которое она принесет.

Если бы Томоэ узнала об этом, она бы пришла в ярость.

– Нет. – Кеншин обнаружил, что шепчет это, и погладил ее дневник, спрятанный в складку кимоно прямо над сердцем. – Спасибо за предложение, но… Думаю, моя жена никогда не простит меня, если я начну готовиться к смерти.

– Я понимаю, – почтительно кивнул резчик.

Надгробие было поставлено на небольшом пятачке в углу кладбища, возле двора, усаженного кленами. В торжественной тишине Кеншин наблюдал, как монах совершает свои ритуалы и благословляет ее покой. По окончании церемонии он просто сидел там долгие часы, держа горящий ладан, пока думал о лучших временах.

Только тогда, когда солнце начало опускаться за горизонт, он поднялся на дрожащие ноги, почтительно поклонился и ушел с обещанием снова вернуться.

Несмотря на то, что Кеншин даже близко не был к боеспособному состоянию, Кацура-сан попросил ему остаться рядом с ним в качестве телохранителя. Очевидно, что возвращение Кацуры-сана в столицу затянулось, и сейчас ему было отчаянно необходимо вернуться в гущу событий.

Это было настолько логично, что Кеншин не смог бы определенно сказать, что возражал против этой обязанности, тем более что от него не требовалось многого – оставаться рядом с Кацурой-саном , присутствовать на встречах, сопровождать его по городу. Защищать такого важного человека, как Кидо-сана, не мог потрепанный деревенщина, поэтому Кеншин снова оказался одет в лучшую одежду – форменного типа кимоно из толстого шелка, хакама, хаори с гербом Кидо, чтобы обозначить его как ближайшего подчиненного.

Кеншин даже не думал протестовать против всего этого, у него просто не было для этого сил, и оставил все решения на Кацуру-сана. Таким образом, он получил изысканную одежду, пару комплектов для повседневной носки, новые перчатки для защиты заживающих рук, и, наконец, его послали к одобренному Кацурой-саном кузнецу, Араи Шакку-сан, чтобы заменить поврежденные части его катаны.

Кузнец полностью заменил цубы и рукояти его мечей, поскольку кожа ската и шелковый шнур пришли в негодность, пропитавшись кровью и задубев. Клинки же… кузнец наточил и смазал их так, как положено, но не сдержал неодобрительного выражения лица и критики, особенно после того, как Кеншин признался, что мечи были оставлены в ножнах неочищенными от крови и снега – после того дня в лесу он не прикасался к ним.