Аттракцион (СИ)

Думаю, если бы не отец, то я рано или поздно провалился в эту бездну. Я бы согласился с тем, что я ничем не лучше шлюхи. И даже хуже, потому что шлюхам хотя бы платят, а я готов…

Омерзительно.

Я много читал про омег с тех пор. Мне казалось, что я смог объяснить себе, что это всего лишь строение организма, биологические механизмы, устроенные определенным образом. Я объяснил себе все… и я запутался еще больше, отрицая часть себя, отрицая то, что мне хочется ласки, я не хотел казаться себе шлюхой, но каждый раз, когда я чувствовал подступающий к горлу жар, подкрадывающееся к разуму безумие, я ненавидел себя. Иными словами, я ничего себе не объяснил. Плохо справился с задачей.

В литературе нередко встречается описание внутренних голосов, и каждый раз я поражался тому, как сильно должно быть расстройство личности, чтоб слышать чужие речи у себя в голове. Топорные описания убеждали меня в том, что уж я-то нормален, пока я не говорю с собой на два разных голоса.

Как это начинается? Это вовсе не посторонний человек, который отдает тебе приказы. Это ты сам. Поначалу это всего лишь твое собственное желание: вставай, хватит валяться. Надо почистить зубы. Пора бы здесь прибраться. Эти шорты чересчур откровенные, в них ты похож на… не думай об этом. Просто не думай.

Вчера у нас был секс. Я стоял на четвереньках и чувствовал, как дрожат мои руки, бессильно и напряженно. Удовольствие, разлившееся по телу в предвкушении оргазма, сделало мое тело слабым и безвольным, и я мог лишь тихо всхлипывать, чувствуя горячее хриплое дыхание над самым ухом, мурашки бежали по плечам, и я втягивал голову в плечи, стараясь справиться с этим. Каждое движение было почти как оргазм, и я не знал, когда все это кончится, мечтая об этом и одновременно желая, чтоб это длилось вечно. Я чувствовал пальцы, впившиеся в волосы, чувствовал, как Мадс удерживает меня на месте, стараясь войти еще глубже с каждым рывком… не помню, как я именно достиг оргазма, что было дальше, потому что это слишком хорошо, я просто дышу счастьем, осознанием того, что мы существуем. Я знаю только лишь, что каждый раз, когда мне удается высвободиться из его хватки, весь мир впивается в меня ржавыми крючками. С каждой секундой я забываю, каково это – быть счастливым, потому что дышать становится невыносимо больно, и хочется вернуть все обратно. Я понимаю, что это неправильно, что я не должен мечтать о сексе, потому что это против всех моих принципов, я не должен так думать, не должен, не должен, не думай, перестань, перестань, уйди подальше, подыши, вот так, просто успокойся. Все в порядке. Просто не думай. Выброси свои мысли, выброси тех, кто всплывает в твоей памяти, прогони, убей, уничтожь… не думай.

Вчера я лежал один в своей чистой, почти что стерильной кровати и уговаривал себя не думать. Выбросить. Уничтожить все, что мешает, что направляет мысли не по тому пути, все, что тянет в пропасть.

А потом я осознал о том, что говорю сам с собой, что сам себе отдаю приказы, и мне стало невероятно страшно. Вероятно, страшнее было лишь осознание смерти, каждый раз, когда я погружаюсь в эти мысли, темные воды смыкаются над моей головой.

Я вернулся в комнату Мадса. Он уже спал, раскинувшись свободно, и я побоялся его будить, но я не мог остаться один в такую минуту. Что я сделал? Я лег с ним, чувствуя, как он успокаивает меня, молча и незаметно. Его ровное сердцебиение, его дыхание. Даже душ не до конца смыл с него остатки моего запаха и его собственного: запаха довольного, сытого альфы.

Вот что я сделал.

Я дремал рядом с ним, слушал его дыхание и слышал мои голоса в моей же голове, которые уговаривают меня не думать о плохом.

***

Вместо обещанной вечеринки дома пришлось устроить пикник на свежем воздухе. Несмотря на то, что вода уже стала чересчур холодной для купания, воздух был не по-осеннему теплым, а сосны – по-прежнему зелеными, отчего казалось, что со свадьбы прошло совсем немного времени. Сегодня Хью не привлекал к себе внимания, но и не выглядел таким чуждым его друзьям, как раньше: принял участие в болтовне, потом по просьбе открыл и разлил вино по бокалам, взял себе один и прислонился к теплому сосновому стволу, чешуйки коры запутались в волосах.

- Не скучаешь? – поинтересовался Мадс, оказавшись рядом через пару минут.

- Одиночество в толпе, - усмехнулся тот, медленно, по глоточку цедя вино.

- Чувствуешь себя одиноким?

- Уже нет.

Мадс ухмыльнулся в ответ и незаметно увлек его в сторону, вниз по склону, туда, где порыжевшая листва подлеска еще крепко держалась на ветках. Вскоре музыка и разговоры стихли, только лес гудел, и волны с шумом, отчетливо давая понять, что ничего больше не существует, и цивилизация просто растворилась где-то вдали.

Одиночество в толпе.

Раньше Мадс редко так делал, предпочитая быть в центре внимания, но сейчас ему хотелось сузить круг своих зрителей до одного человека.

- Что вы делали на этой неделе? – спросил Мадс, присел на теплое, облитое солнцем бревно и поманил к себе Хью, - я хочу знать, чем ты занимаешься на своей терапии.

- Играли в дартс.

- Зачем?

- Понятия не имею. По всей очевидности, это имеет отношение к выходу агрессии. Я рад, что Брайан не заставляет меня бить стекла и делать что-нибудь более разрушительное.

- Почему?

- Потому что я бы не стал этого делать, - Хью подошел к нему вплотную, протянул руку и коснулся его груди, - я ненавижу себя, когда проявляю агрессию.

- Так странно… - пробормотал Мадс, не вполне понимая, как одно связано с другим, и зачем требовать от Хью выплеска агрессии, если это причиняет ему боль, но психотерапия в принципе была малоочевидным предметом. Поэтому вместо разговоров Мадс просто накрыл его пальцы своими и потянул за руку, вынуждая сесть к себе на колени.

- Вы говорили обо мне?

- Нет. Мы не так много говорим о конкретно мне или моей жизни. Мы просто разговариваем… чаще всего о книгах.

- Думаю, это то, что тебе нравится.

- Да. Иногда я хочу написать о том, что чувствую, дать Брайану почитать это, но он сказал, что я не должен заставлять себя.

Хью не договорил, зажмурил глаза и чуть приоткрыл рот, приник к его губам и медленно, осторожно поцеловал, дыхание его сбилось и стало неровным и рваным. Он слишком старался, чтобы не показаться неловким, потому был им, но эта неловкость ничуть не мешала, они были наедине, и никто со стороны не должен был оценивать, достаточно ли хорошо Хью справляется.

- Послушай, - сглотнул вдруг Хью, ерзая у Мадса на коленях, обвил рукой его плечи, - когда ты говорил, что хочешь объявить меня недееспособным…

- Прости, в тот момент я был слишком зол на тебя. Это последнее, что я бы стал делать.

- Но все же… - Хью глубоко вздохнул, - что, если Брайан признает, что ты был прав? Что, если он точно определит, что я не слишком нормален? Что, если тебе придется оформлять опекунство?

- Не придется.

- Ты определишь меня в лечебницу, отправишь к родителям или станешь заботиться сам?

- К чему ты клонишь? – Мадс нахмурился, не вполне довольный возвращением к тяжелой теме. - Если ты хочешь знать, я не хочу с тобой расставаться. Я уже говорил это.

- Почему?

- Потому что ты мой.

- В переводе с твоего языка… - Хью чуть прикусил губу, но продолжил, - это обозначает, что ты меня любишь… или что ты просто внимательно относишься ко всему, что считаешь своим?

- Первое, - выбрал Мадс, хотя еще ни разу всерьез не задумывался над этим вопросом. Он никогда не говорил никому эти слова, кроме родственников, но речь шла совершенно об ином. Он не любил романтический треп, предпочитая сводить все отношения к сексу, но с Хью речь, несомненно, шла о чем-то большем. Мадс не был уверен, говорит ли он правду. Но сказать об этом вслух он почему-то не мог. Не хотел ощутить прохладный порыв ветра вместо ласковых прикосновений, или же не хотел увидеть разочарование на лице Хью. Быть может, и то, и другое.