Мальчик нарасхват (СИ)

Одна лишь Юля застенчиво шмыгала из комнаты в комнату, стараясь держаться поближе к девчонкам. Было видно, что ей очень неудобно, ведь на нас сестренке обижаться вроде бы не на что. Но раз Света и Алина сказали не разговаривать с нами, значит, так и надо делать. Пусть эти взрослые сами там разбираются, а то непонятно ничего. Впрочем, и мне было много чего непонятно.

Например, почему эта троица околачивается у меня дома, затаив глубокую жгучую обиду? Раз уж на то пошло, могли бы домой к себе валить, правильно? Но кто же тогда будет кидать виноватые взгляды, робко пытаться выпрашивать прощения, - а вот тут мне больше всего нравится, - а потом еще страдать из-за того, что ты изничтожаешь последние попытки. Ведь вскочить, вздернуть нос и гордо удалиться - это и красиво, и самолюбие потешить можно. Два в одном, почему бы и нет?

Я мог бы выгнать девчонок, если бы хотел. Но я похож на самоубийцу? Да, думаю, что не похож.

В общем, пришлось смириться и жить как раньше. Ну, ладно, как раньше получалось не совсем. Вернее, совсем не получалось. Колкие взгляды, напряженная давящая атмосфера, все время боишься, как бы тебя кто не убил случайно. Ну разве тут расслабишься, поживешь спокойно? Замечательное окончание отпуска, мне как всегда везет.

Полтора часа спустя.

Время текло медленно, глазеть на кислую рожу молокососа было скучно. Пользуясь моментом, я успел даже покурить, с наслаждением выдыхая сигаретный дым в открытое окно. Пацан молча морщился позади. Когда раздался тихий скрип двери, мы оба настороженно застыли, косясь на приоткрытую дверь. Я спешно затушил сигарету, бросив ее в пепельницу.

Несколько напряженных секунд дверь так и оставалась приоткрыта, никто не входил. То есть можно было смело подумать на сквозняк, вот только уже который день стоит кошмарная духота, ветра не дождешься, хотя открыты все окна в квартире. Робко просунув голову в образовавшуюся щель, Юлька некоторое время жалостливо на нас смотрела, а потом тихо спросила:

- Можно к вам?

Я кивнул. Нет, ну а смысл мне не разрешать девочке присоединиться к нам? Только обижу ребенка почем зря. В смысле, точно настрою всех представительниц прекрасного пола против нас. А оно нам надо?

Сестра проворно проскользнула на кухню, плотно прикрыв за собой дверь. Я одобрительно хмыкнул. Юля, повернувшись к нам, сказала, чуть хмурясь:

- Если что, я пришла попить.

Мы молча переглянулись с пацаном. Растет сестра, на глазах умнеет. Прямо слеза от умиления и гордости наворачивается. Вздохнул своим мыслям.

Юля села на свободную табуретку. Табуретка была допотопная, краска на ней облупилась, одна ножка короче, чем остальные. Не помню уже, откуда у меня подобная «мечта комфорта». По-моему, она была здесь еще с тех пор, когда я только въехал в эту квартиру. Ну а потом, после ремонта, табуретка стала мне мила, неблагодарно отправить ее доживать свои последние дни на мусорке – жалко. Вот я и оставил стульчик у себя в спальне, скидывая на него всевозможные тряпки. Пару раз Света, найдя под грудой одежды этот несчастный табурет, порывалась его выкинуть, но я упорно не хотел его отдавать, вцепившись в вещь двумя руками. Тетя в конце концов оставила свои попытки и больше ко мне не лезла.

От теплых воспоминаний меня оторвала та же сестренка. Неудачно качнувшись на табуретке, она едва не грохнулась, повышибав все зубы о край стола. Две руки вовремя вцепились за ее шиворот. Из Юлиного рта вырвался полухрип, но зато ее зубы остались целы. Сдержанно поблагодарил пацана за хорошую реакцию.

- Не качайся, - строго нахмурился я, возвращая Юльку обратно в сидячее положение.

Сестренка что-то пискнула в ответ, но я не разобрал. Снова опустился на свободный стул. Несколько минут царило молчание, а потом я, дальновидно понизив голос, поинтересовался:

- Ну как, долго они еще дуться собираются?

Девочка, подумав, кивнула. Мы все трое вздохнули в унисон.

- А если попросить конкретного прощения? – робко вставил пацан.

Я поморщился. Что еще за «конкретное прощение»? Честно ответил:

- Вряд ли прокатит.

Артем грустно отвел взгляд. После снова спросил:

- А долго они могут так молчать?

- Ну, неделю точно.

Пацан вконец скис. Ну да, приятного в этом мало, но неделя – не месяц, прожить можно. Помнится, однажды, когда я еще жил со своими родственницами, чем-то не угодил им всем. Итог: я был пустым местом около недели, смиряясь со своей печальной участью. А вот когда пришел домой глубокой ночью, всклоченный, с разбитой губой и оторванным рукавом, вот тогда меня тут же простили, залатали, пожалели, накормили, напоили, в общем, обласкали по полному. Чин чинарем! Неделю обделенный женским вниманием, подобное для меня было словно бальзам на душу.

Сейчас же не обещаю, но подозреваю, что приди из нас двоих кто-нибудь с фонарем под глазом, героически прикладывая к нему кусок замерзшего мяса, то, возможно (!), нас, так и быть, простили бы.

Нет, ну правда, что с нас, мужчин, взять? Большие, грубые, еды себе приготовить не можем, лишь бы кулаками помахать, чью-нибудь рожу разукрасить. Куда ж нам, лоботрясам, без женской заботы?

Ну, сколько бы я не иронизировал, доля правда в этом все же есть. Взять к примеру ту же курицу в духовке. Кстати, о птичках…

- Чем это так воняет? – принюхалась Юлька.

Я возмущенно поперхнулся.

- Воняет?! Благоухает!

Сестра недоверчиво сощурилась, а после и вовсе скривилась. Нахмурившись, я глубоко вдохнул носом. Нет, ну обидно же: готовишь, готовишь, вкладываешь в эту чертову готовку все свои силы, а тебе потом прямо в лицо говорят: «Воняет!» Но запашок, признаться честно, стоял тот еще.

С тихим ужасом оглянулся. Едва не налетев друг на друга, кинулись с пацаном к духовке. Оттуда, устремляясь в потолок тонкой черной струйкой, выходил дымок. С воплем раненого зверя «наша еда!» наперегонки бросились вытаскивать курицу из духовки. Фольгу отрывали с трепетом…

- Ну, зато прожарилась, - глухо буркнул я, глядя на черную от гари птицу.

Пацан неуверенно ткнул ее вилкой. Как нам удалось испортить еду, следуя строго (ну почти) по рецепту – ума не приложу. Я ведь только температуру на несколько градусов повысил, чтоб побыстрее приготовилась. Кто же знал…

Тем не менее, постояв в ступоре несколько минут, мы пожали плечами. Спокойно уселись по своим местам и разделали курицу. Не получилось, так не получилось. Все же это была наша первая попытка в приготовлении настоящего блюда. Главное, есть вроде можно, хотя выглядит более чем неаппетитно. Впрочем, если глотать быстро, можно не различить вкуса.

Юля, переводя ошалевший взгляд с одного на другого, молча смотрела, как мы в считанные секунды уничтожаем обед, плавно переходящий в ужин. Заметив прикованное к нам внимание, я с набитым ртом воодушевленно предложил:

- Хошешь хурошку?

Девочка в ужасе на меня посмотрела, яростно помотала головой из стороны в сторону и, промямлив что-то, тихонько выскользнула из кухни. Я только пожал плечами, мол, не хочешь, не надо.

Управившись с курицей, с одышкой откинулся на спинку стула, держа одну руку на животе. Было сухо и невкусно, зато много. То есть, была возможность не умереть от голода до утра. А там… А там уже будут заботы будущего меня.

Не успел я толком забыть противный вкус, как дверь снова скрипнула. Оглянулся. Заходить никто не спешил, видимо, по ту сторону сильно сомневались, стоит ли входить или нет. Поморщившись, громко сказал:

- Чего ты там мнешься? Раз шла – заходи!

Нет, честное слово, такой застенчивости я ожидал только от младшей сестренки! Ребенок же еще, лет мало, между родными непонятные стычки, первые говорят одно, вторые – другое. Конечно, в поведении сразу проявится неловкость, застенчивость.

Но когда дверь сразу же после моих слов резко распахнулась, а в проеме обнаружилась хмурая Алина, я малость удивился. Пацан рядом сыто икнул. Сестра, вздернув носик, сначала быстро и решительно, а потом внезапно у стола снизив темп, прошла к графину с водой. Проходя мимо нас, она косо взглянула на практически съеденный обед-ужин. Остальную половину курочки мы с пацаном просто не осилили, хоть я любезно и сказал пареньку доедать результат наших стараний. А вот взгляд сестры мне не понравился. Угрюмо промолчал.