Стон (СИ)

— Господи, это невыносимо, — стонал он сквозь судорожные всхлипы. — Невыносимо!

Ди терпеливо ждал, и когда отчаяние Шерлока иссякло, когда тот постепенно затих, вытирая ладонью глаза, повторил:

— Я очень хочу поцеловать тебя.

— Ты нашел для этого самое подходящее время. Ночью мне кончил в рот какой-то сопляк, я выпил почти два стакана водки, и во рту у меня сейчас сосредоточена знаменитая лондонская свалка*… Целуй.

Он дурашливо вытянул губы.

Ди прикоснулся к нему очень трепетно, и, придвинувшись поближе, приобнял за плечи.

— Какие теплые… — шепнул он, влажно пробегаясь языком по пересохшему рту.

— Впусти меня, Шерлок, прошу.

— Ты просишь шлюху? — тихо произнес Шерлок, поневоле размыкая губы, и язык Ди торопливо, словно боясь упустить момент, протолкнулся внутрь.

Он упивался поцелуями, Шерлок чувствовал это. Чувствовал его дрожь, и это не было похотью. Это было наслаждением, восторгом, утолением многовековой жажды всего человечества, нуждающегося в близости и тепле.

На несколько секунд отрываясь от губ, Ди гладил, ласкал его щеки и лоб, и вновь прижимался к губам, горячо выпуская из легких воздух, словно делясь им с Шерлоком, словно пытаясь вдохнуть в него жизнь.

Он обнимал его очень крепко, но в этом объятии было больше желания защитить, уберечь, спасти, чем желания обладать.

Его язык нежно сплетался с языком Шерлока, посасывая его, наслаждаясь вкусом слюны и перламутровой гладью зубов. Казалось, он может целовать его бесконечно, жадно втягивая в рот разомлевшие, мягкие губы, вздыхая от удовольствия и непонятной, совсем неуместной нежности, но Шерлок отстранился, прервав этот странный, удивительный поцелуй.

— Шерлок… — Голос отозвался в сердце щемящей тоской, и Шерлок глубоко вдохнул, пытаясь восстановить дыхание и немного прийти в себя.

Он совсем не хотел Ди, но это его уже не удивляло — Шерлок подозревал, что никого больше не захочет. И никогда. Но Ди тоже не пытался коснуться его ниже пояса, хотя горящие глаза выдавали его с головой: он был возбужден и охвачен желанием.

— Зачем всё это?

— Не знаю. Я уеду.

— Ты его больше не любишь?

— Люблю. И всегда буду любить. Но ты прав, Шерлок, пора начинать жить. И, целуя тебя, я понял, что это возможно. Вдруг и мне повезет встретить такого как ты?

— Лучше не надо. Когда ты едешь?

— Не знаю. Скоро.

Они помолчали, не глядя друг на друга.

— Ты потрясающий, — тихо сказал Ди. — Я так тебя ненавидел! Я готов был разорвать тебя на куски.

Шерлок усмехнулся.

Ди провел ладонью по его скуле. — Я мог бы кончить, просто целуя твои губы. Не удивительно, что он так сходит по тебе с ума. — И горько добавил: — Уеду… А ты, Шерлок? Как же ты?

Шерлок посмотрел на него долгим взглядом, и щеки Ди вспыхнули ало и ярко.

— А я останусь. Поехали, Ди.

Он молча вышел, и только тогда, когда машина мягко тронулась с места, не повернув в сторону Шерлока головы, произнес: — Габриэль.

— Красиво.

*

Садерс поджидал их в гостиной, сидя у пылающего камина. Шерлок физически ощутил его дрожь, его порыв вскочить, бросаясь навстречу: обнять, прижать к себе или убить на месте — Саду всё одинаково больно.

Едва заметным кивком он выпроводил из комнаты Ди, проследив за ним слегка удивленным взглядом.

— Что с ним? — вопросительно посмотрел он на Шерлока. — Что ты с ним сделал, несносный мальчишка? Поцеловал своими потрясающими губами?

Он натянуто рассмеялся.

— Да, — коротко ответил Шерлок. — Это запрещено?

Ноздри Садерса дрогнули в приступе бешенства. Он сделал шаг по направлению к Шерлоку.

— Только попробуй, гаденыш. Он мой!

Шерлок смотрел бесстрастно, и Сад хорошо понимал, насколько глупо выглядит, ревнуя того, кого совершенно не любит, к тому, кого любит до остановки дыхания. Но сдерживать ярость было уже невозможно, и, схватив ополовиненную бутылку, он с силой зашвырнул её в пламя камина.

— Шлюхи! Все до единого! Весь этот блядский мир полон мерзких блядей!

Но хруст и яркая вспышка мгновенно его отрезвили, вернув лицу спокойствие и радужную улыбку.

— Мальчик мой, не смей целоваться с моими любовниками. Это опасно для жизни.

Холодок пробежал по спине, вызвав невольный озноб и вздыбив на теле короткие волоски.

— Я не пользуюсь чужими любовниками.

— Вот и прекрасно.

Сад приблизился и вгляделся в изможденное, дорогое лицо. — Ужасно выглядишь. Что ж, напою тебя кофе. — Он повернулся в сторону кухни, бросив через плечо: — Сварю его сам. Для тебя. Для нас.

Шерлок нехотя двинулся следом и тяжело опустился на стул с высокой удобной спинкой.

— Знаешь, Шерлок, я понял, что мечты непременно должны исполняться. Пить с тобою кофе на теплой кухне — это так по-домашнему уютно и мило. И так непритязательно, ты не находишь? Иногда самые обыкновенные мечты оказываются самыми необыкновенными. Парадокс.

Он поставил перед ним большую оранжевую кружку, и Шерлок признал в ней точную копию той, что осталась в сушилке на Бейкер-стрит.

Садерс лукаво хмыкнул: — Да-да. Хочу, чтобы ты чувствовал себя здесь, как дома.

Сохраняя невозмутимость, Шерлок сделал глоток и, неожиданно сильно обжегшись, невольно вскрикнул, прижав ладонь к покрасневшим губам. На глазах выступили слезы, и одна из них покатилась блестящей прозрачной каплей.

За секунду Сад оказался рядом, отобрав злополучную кружку. — Тебе больно? Больно, да?

Он обхватил руками его голову и крепко прижал к себе, запустив пальцы в нечесаные вихры, поглаживая теплую кожу, целуя макушку.

— Мальчик мой… Родной… Прости. Прости меня, ради бога.

*

Они сидели в гостиной напротив друг друга — жаркая смесь ненависти и любви.

Шерлоку казалось, что он никогда отсюда не уходил, настолько привычными были звуки и запахи: негромкое потрескивание поленьев в камине, шорох оголенных ветвей за окном, аромат кофе и коньяка…

— Почему ты убиваешь? Зачем?

— Захотел поболтать перед сном?

Садерс смотрел с нескрываемой нежностью, как на большого ребенка, которому приходится объяснять прописные истины.

— Власть, Шерлок.

— Тебе недостаточно власти?

— Я не об этом. Не о той власти, что ты имеешь в виду. Разве же это власть? Игрушки. Смешные кривлянья смешных людишек. Власть над человеческой жизнью, какой бы ничтожной она ни была — вот истина, вот подлинный смысл. Всё остальное — не стоящие внимания пустяки.

Шерлок усмехнулся.

— Не усмехайся, мой мальчик. Почему ты здесь?

По лицу Шерлока прошла заметная судорога, заключавшая в себе массу эмоций: от отчаяния до желания растерзать, вцепиться в горло и не отпускать, пока пальцы не проникнуть под кожу и не вырвут кадык.

Садерс весело рассмеялся.

— Вот-вот! Сейчас ты в бешенстве. Ты близок к убийству. Но ни за что не убьёшь. И дело не в морали, мой мальчик. Ты просто испугаешься это сделать.

Он поднялся с кресла и расположился у ног Шерлока, глядя на пляску огненных лоскутков.

— Уязвимость, Шерлок… Слишком много болевых точек, слишком много рычагов. Несмотря на твою внешнюю отстраненность и видимое безразличие, ты полон страха за своих. Да что там говорить, даже за чужих, незнакомых. Ты жертвуешь собой, ты полон противоречий и ужасных сомнений, ты на самом краю пропасти… И, я уверяю тебя, обязательно в неё упадешь. Именно ты — Шерлок Холмс, умный, красивый, полный надежд и стремлений. Как бы ни старался ты уйти от действительности, обманываясь иллюзией, что всё это происходит где-то в параллельной вселенной с человеком, поразительно на тебя похожим. Но это ты, мой мальчик, ты. Заложник тех самых «своих», ради которых так глупо себя растерял.

Пристальный взгляд, пропитанный жаром огня, гипнотизировал, проникая в самое сердце: я прав, Шерлок… согласись, что я прав…

— А вот у меня нет своих. Знаешь, откуда эта безграничная власть? Думаешь — деньги? Деньги, конечно, решают многое. И ничего не решают. Они дают только видимость власти, потому что стоит лишь прикоснуться пальцем к кому-нибудь из «своих», и человек, купающийся в деньгах, становится слабым и дрожащим от ужаса. Жизнь не выкупишь, Шерлок, если её предел наступил. — Садерс резко поднялся и прошёлся по комнате, создавая прохладные волны с легким ароматом мускуса, сандала и хвои. — Моя власть безгранична, мой мальчик, потому что мне никого не жаль. Все, кто был достоин, уже ушли. Даже ты, Шерлок… — Он остановился напротив, жадно всматриваясь в его лицо. — Даже ты не лишил меня этой власти. Моё сердце разрывается от любви и тоски, но если придётся выбрать, я выберу не тебя. Только себя, свою жизнь, свои интересы. А мир пусть катится к чёрту, и ты вместе с ним. Всё просто. Никаких рычагов, никакой уязвимости. Расчетливость, хладнокровие, бескомпромиссность и равнодушие к судьбам так называемого человечества. Я никогда не знал своего отца. Теперь я часто думаю: может быть, Лорена зачала меня от Дьявола?