Стон (СИ)

Это помимо собственной воли согревало его. Когда-то давным-давно…

Это мучило его и причиняло сильнейшую боль. Теперь…

С Майкрофтом Шерлок созванивался вчера, сообщив, что у миссис Хадсон несчастье, что она уехала и вернется не скоро.

Как же хотелось ему услышать многочисленные вопросы, которые раньше так сильно его раздражали! Несколько мгновений он малодушно ждал и надеялся: вот сейчас Майкрофт насторожится и задаст тот самый, главный вопрос: что происходит, Шерлок?! И он не выдержит, выплеснет до последней капли весь ужас последних месяцев, откроет свою позорную тайну, а там — будь что будет. Ведь это же Майкрофт, он бывал и не в таких передрягах.

Но тот лишь выразил сочувствие и уверенность, что у миссис Хадсон, даст бог, всё образуется. Вероятно, проблема, занимающая в данный момент самого Майкрофта Холмса, была несоразмерно велика и сложна. На большее, чем легкая встревоженность и вопрос-утверждение «надеюсь, у тебя всё в порядке» времени у занятого и очень востребованного человека не нашлось.

Что ж…

Что бы ни происходило там, в недосягаемом пространстве высоких сфер, чем бы так всецело ни был поглощен Майкрофт Холмс, это, так или иначе, спасло ему жизнь…

…Телефон не умолкал, и Шерлок упивался исступлением Сада, его отчаянной жаждой услышать желанный голос, понять и почувствовать, что с ним сейчас происходит.

Да пошел ты…

Ты ещё тысячу раз пожалеешь!

Но все-таки лучше ответить, и ответить сейчас. Дотащиться до спальни и найти на подоконнике телефон, потому что через пару минут тело перестанет ему подчиняться, а упасть без сил на лестнице собственной квартиры показалось Шерлоку верхом унижения и слабости.

Он не предполагал, что можно так долго и трудно преодолевать несколько не слишком крутых ступеней, что кости могут так мучительно ныть, что каждая мышца может превратиться в ворох пылающих углей.

Как смог он добраться до дому в состоянии, близком к болевому и моральному шоку?

Его «да» прошелестело едва слышно.

— Ну и как? Надеюсь, этот недоносок справился со своей задачей? — Шерлок мог бы поклясться, что в душе Садерса беснуется настоящая буря, как бы ни старался он придать своему голосу насмешливое безразличие.

Подыгрывать ему не было никакого желания.

Было желание его прикончить.

— Зачем ты покалечил Дэвида?

— Кого? Ах, да… Велика потеря! Зачем этому ничтожному клерку язык? Неужели ты думаешь, что он может поведать миру что-то действительно стоящее?

Шерлок молчал, и молчание это обескураживало, вынудив Садерса продолжать. Вольно или невольно, но всё, что он говорил, выглядело оправданием, и осознавая это, он страшно бесился.

— И потом, ты должен был понять, что я не шучу.

— Я давно уже это понял.

— Так какого же дьявола… — бешенство наконец-то нашло выход, заклокотав в горле непривычно визгливым криком, — … какого дьявола ты корчил из себя святую невинность?! Раздвинул бы ноги на своем восхитительном ковре. Я звал тебя, я тебя уговаривал! Но тебе было отвратительно! — Он на секунду запнулся, пытаясь справиться с сильнейшим волнением. — Все эти жертвы на твоей совести, Шерлок. Все до одной.

Ну, давай, давай, взвали мне на плечи всю многотонную тяжесть своих безумств. Я и так уже согнулся напополам, выпятив зад на всеобщее обозрение.

Оба не произносили ни слова.

Шерлока потряхивало от озноба и пульсирующей боли в висках.

Садерса колотило от ревности.

— Как ты себя чувствуешь, Шерлок? — прервал он молчание первым.

— Так, как ты и хотел. Напился. Воняю чужим ртом, чужим членом и чужой спермой.

Даже сквозь телефонную трубку он почувствовал, как дернулся Садерс, как захлестнула его волна дикой ярости.

— Заткнись! Заткнись, грязная тварь! Заткнись!

Шрам уже кровоточит? А чего же ты ждал?!

— Зачем ты звонишь? Я жутко устал, и, если ты, конечно, не против, принял бы душ и выспался. Вечером мне снова тащиться в твой гомосексуальный рай.

— Сегодня ты не увидишь рая, сегодня тебя ожидает ад. — Сад наконец-то справился с эмоциями и заговорил почти дружелюбно. — Насколько я понимаю, по-другому ты никогда не сможешь назвать место, где обитаю я. Ди приедет за тобою в половине восьмого, и ночь ты проведешь в уютной атмосфере чистилища.

— Сад…

— Сад? — Голос заметно дрогнул заметно, и от досады Шерлок скривился — какого черта он назвал его этим домашним именем?

Но интимное Сад уже было произнесено и было услышано. Ярость тут же сменилась теплом и заботой.

— Отдыхай, мой мальчик. Отдыхай.

Телефон тоскливо застонал короткими гудками.

Черт!

*

Ни горячий душ, ни крепкий кофе не принесли Шерлоку облегчения: его по-прежнему ломало и лихорадило.

Он пробовал спать, но голова гудела от мыслей, метущихся, словно шарики в бешено вращающемся барабане, и каждая из них была хуже другой.

Ощущение собственной грязи не покидало.

Он провел ночь с мальчишкой, который его купил. А по сути, купил его Садерс. Купил не на ночь, купил на всю жизнь, потому что, если вдруг такое случится, и завтра он даже не вспомнит о существовании Шерлока, наигравшись в любовь и боль, сам Шерлок не сможет забыть ничего.

Промаявшись без малого три часа в холодной, пустой квартире (о том, чтобы затопить камин в этот тронутый первым морозцем день, не могло быть и речи — Шерлока и без камина то и дело бросало в жар), он все же уснул, неловко скорчившись в кресле.

Проснулся, продрогший до костей и голодный.

Одинокий.

Больной.

Наполненный отчаянием до краёв.

«Умереть бы сейчас в этом кресле…»

Тоска была невыносимой.

До слез хотелось услышать человеческий голос. Любой. Даже ненавистный.

Погруженная в полумрак гостиная, освещенная лишь уличными фонарями, казалась чужой.

Негромкая мелодия телефона взорвала тишину, эхом отзываясь в каждой клеточке, в каждом нерве.

— Z жду тебя у дверей.

Его снова везут в постель? Трахать? Сосать? Или, напротив, насадят его рот на чудовищный поршень и жестоко изнасилуют горло?

Плевать.

Лишь бы не быть одному.

Он с трудом вытащил себя из нагретого кресла и, не прополоскав рот, не пригладив разворошённые кудри, направился к гардеробу.

Запирая дверь их с миссис Хадсон квартиры, он даже не вспомнил, во что был одет.

«Здесь никогда больше не будут улыбаться», — с тоской думал он, долго, как будто впервые, рассматривая крошечные царапинки на потускневшем металле знакомого номера 221в.

Ди не сказал ни слова, и, даже не посмотрев в его сторону, резко повернул ключ в замке зажигания, рывком сорвав с места свою адскую колесницу.

Шерлока изрядно тряхнуло, и тугой комок тошноты плотно подкатился к самому горлу.

— Черт!

По-прежнему молча Ди поднял внутрисалонную перегородку, и Шерлок оказался один на один с бархатным полумраком. Машина ехала плавно, еле слышное урчание убаюкивало, и неожиданно для себя уже через десять минут Шерлок погрузился в глубокий сон.

Проснулся от неподвижности и тишины. Машина стояла на обочине пустынной дороги, а вокруг простирался унылый ноябрьский пейзаж: уходящие в небо поля — грязно-желтые, с жирными подпалинами черноты. Впервые Шерлок увидел кусочек дороги, по которой всё тот же Ди вез его когда-то в маленький, сказочно милый дом.

Ди сидел очень близко, касаясь его коленями и наблюдал, как он с трудом приходит в себя.

«Если сейчас он меня убьет, я буду искренне благодарен и непременно вымолю у бога прощения его несчастной душе».

— Шерлок.

— Что?

— Можно мне… Можно я тебя поцелую?

Этого Шерлок ожидал меньше всего.

Черт бы побрал этих дьяволов!

— С каких это пор банальный отсос называется столь романтично? — зло огрызнулся он.

Ди мученически скривился, и, на мгновение опустив глаза, качнул головой.

— Я хочу поцеловать тебя в губы.

Шерлок расхохотался. Накопившееся безумие последних дней безудержно рвалось на волю, и, найдя наконец-то выход, фонтанировало истерическим смехом.