Беглец (СИ)

О, она бы ответила, нашла ответ — не у себя, так у меня внутри.

Как мне быть? Как быть с мыслью, что я осознаю так явно:

Не существуй она, я все равно бы её придумал.

========== Twilight Omens ==========

Встреча с Джеймсом в коридорах Парламента не была неожиданной. Её подстроил я. Не могу и дальше теряться в догадках. Я должен узнать. Хоть что-нибудь.

Замедляю шаг, едва завидев его в одном из бесчисленных лобби третьего этажа. Рядом человек с крысиным лицом — как же его… Роджерс, Роббинс? — заискивающе смотрит на Джима, ловя каждое произнесенное им слово.

Если описывать Джеймса Мэнсфилда в нескольких словах, о нём составится более чем благоприятное впечатление. Младший Девоншир, высокий, с довольно приятной наружностью и удивительно мягким взглядом, в то же время наделен непоколебимым спокойствием и непрошибаемым оптимизмом, который, бросаясь в глаза, не раздражает, а лишь располагает к себе. Поговорив с ним о делах, ты никогда не останешься раздраженным, а, напротив, уйдешь очарованным и уверенным в благоприятном исходе дела. В общем, он обладает качествами, которые заслуживают моего уважения и которые я никогда не стремился развить в себе. Именно таким, в моем представлении, и должен быть британский Премьер (о, уверен, его ожидает впечатляющая карьера): он достаточно либерален, чтобы поспевать за течением жизни, и достаточно консервативен, чтобы не брезговать моральными принципами. Впрочем, составленный портрет имеет мало общности с тем Джейми, которого я привык знать. Утверждая, что из него получится прекрасный Премьер, я говорю о харизме и расчетливости, и умалчиваю о свойственных ему добродушии и наивности и импульсе, которые, надо признать, умело сокрыты костюмом, богатством и официальной должностью в Палате общин.

— Лорд Мэнсфилд, — зову я, остановившись чуть поодаль. Он оглядывается и медлит, чтобы кивком распрощаться с собеседником.

— Мистер Холмс, — приветствует он громко, пожимая мою ладонь. Нелепо слышать такое обращение от того, кого целовал пять или десять раз, забавляясь идиотской детской игрой. Но приходится привыкать к тому, что вся наша работа сопряжена с нелепостью. — Как ты, приятель? — интересуется уже тише, переходя на неофициальный тон. — Слышал, твоего босса не сегодня завтра погонят с насиженного места.

Удивляюсь, как тот до сих пор держится на плаву.

— Ничего. Я привык к тому, что наша контора всем поперек горла.

— Кстати о конторе, — говорит он, отводя меня в сторону от окна. — Что ты знаешь о «Восточном Ветре»?

— Боже, Джим, тебе жить надоело? Не ввязывайся! С твоими возможностями нечего и делать на континенте. Просто выполняй, что говорят, и не привлекай внимания, — шиплю я в бешенстве, хотя и знаю, что фигура Джеймса оставлена для более важных свершений, чтобы вот так запросто отправлять его на верную смерть.

— С возможностями? Да с какими к черту возможностями? Забудь, Майк, я знал, что ты не поймешь, — говорит он, закусив губу.

— Это из-за Стейси? — спрашиваю я чуть громче, чем следовало бы. — Из-за нее ты решил выступить пушечным мясом? Это ты не понимаешь. Через полгода ты станешь отработанным материалом. Так что бросай эти мысли, если уже начал учить сербский.

— Адамс сказал, что им не нужны добровольцы.

— Ты пошел с этим к Адамсу?! — едва не срываюсь я и отхожу на шаг, стараясь взять себя в руки. Не могу поверить, что он говорил с нашим боссом в МИ5 в обход, чёрт возьми, меня. — Пошли, потолкуем в другом месте.

Через двадцать минут мы заходим в более-менее отдаленное от Вестминстерского дворца кафе. Джим устало сбрасывает пиджак. Ослабляю узел галстука и устраиваюсь за столиком посреди зала. Хотел бы думать, что моя мнительность не оправдана.

— Две чашки кофе, и не беспокойте нас зря, — раздраженно бросаю я, когда к столику подходит официантка. Она сразу приносит заказ. Смотрю на Джеймса: он сидит, уставившись на сцепленные замком пальцы. Никогда еще мне не приходилось видеть этого человека в отчаянии. Всё его очарование растворяется в жутком запахе пережаренной машиной арабики.

— Ты давно видел Стейс? — спрашивает он.

— Вчера. — Конечно я видел её вчера. Об этом красноречиво свидетельствует полная пустых бутылок кухня.

— А я тогда, в ресторане. И ни разу с тех пор. Она меня избегает, — говорит он, не скрывая эмоций. Возникает пауза. — Если ты что-то знаешь, скажи, — просит почти умоляюще.

Я удивлен его словами, но кое-что я действительно знаю. И, в отличие от него, уж точно не собираюсь делать из этого тайну.

Отпиваю глоток из чашки. Морщусь, хотя другого не ожидал. И все же такой кофе не помешает: горечь на языке отлично отвлекает от горечи в мыслях.

— Я просил её оставить вас с Кэндис в покое. Видимо, она сочла это разумным.

— Странно.

Он не притрагивается к кофе.

— Что именно?

— Что она тебя слушает. В смысле, что она хоть кого-то слушает.

Мне впору быть оскорбленным.

— Не думаю, что имею представление о её мотивах. Разве что о ваших с Кэндис, — говорю я, не скрывая скептицизма и смотрю на него. Долгим взглядом, под которым он действительно тушуется. Вижу сожаление — хороший знак.

— Мы с Кэндис. У нас ничего не было, если хочешь знать.

— Не хочу. Мне не нужны подробности. Кэндис решила позлить Стейси, ты решил позлить Стейси. Стейси решила позлить вас — что неудивительно, учитывая, что она гораздо злее вас обоих, — усмехаюсь я.

— Ты знаешь? — В голосе слышится облегчение.

— Да. Но не думай, что я дам совет, который ты хочешь услышать.

— Я люблю её, — говорит он с решимостью.

— О, конечно ты её любишь. Ты стремишься к ней, как Титаник к айсбергу, который его потопит. Поверь, в этом нет ничего нового. Выкинь эти чувства, и обрати свой взгляд на кого-нибудь другого.

— Ты не понял. Я люблю ее.

Закатываю глаза.

— Серьёзно? Думаешь, кого-то это волнует? Её например? Она играет с тобой, как с клубком пряжи, тебе это нравится?

— Что мне делать? — спрашивает он, несмотря на то, что я уже сказал. Будто не услышав моих прошлых слов.

Забавно. Что-то в моей внешности или характере заставляет считать, что я с равным успехом могу подарить, а могу и отнять надежду. Люди хотят моего совета и именно мне доверяют право вогнать пулю в изувеченный раздумьями лоб.

— Почему ты спрашиваешь у меня?

— Ты мой друг, Майк, и знаешь её лучше всех, к кому ещё мне идти?

Я не был бы так уверен. Впрочем, я не из тех, кто считает, что одна десятая лучше нуля и что показная близость лучше искреннего равнодушия.

— Если хочешь знать, как завоевать её… кхм… сердце… Ты сделал достаточно, чтобы помешать самому себе. С другой стороны, раз уж ты не намерен проявлять благоразумие, постарайся быть искренним, как ты это умеешь. Тогда, возможно, ей станет тебя жаль. Обнаружив это, ты сам откажешься от своей идеи. Да, — делаю паузу, — пожалуй, ты можешь выбрать длинный путь.

Он мрачнеет.

— Можешь сделать кое-что для меня?

— Могу, — отвечаю я. Под давлением сочувствия к такому хорошему человеку, как Джеймс, я могу многое.

— Можешь привести её на новогоднюю вечеринку в Коннот? Только не упоминай, что там буду я, ладно?

Задумываюсь. Безусловно, я мог бы прийти сам и привести её, тем более что мы и сами раздумывали пойти. Но теперь ко всему добавились возможные последствия. Моя интуиция молчит. В конце концов, он взрослый человек, который просит о небольшой услуге. Я только и делаю, что говорю «да» или «нет». Моя роль сводится к двум или трем буквам.

— Да.

Он вздыхает с облегчением и принимается за остывший кофе. Следующие пять минут проходят в молчании.

— Если понадобится помощь, обращайся ко мне, — говорит он, нарушая тишину, намекая, что в случае необходимости найдет для меня хорошее местечко под солнцем. А слухи шепчут, что такая необходимость появится совсем скоро.

— Спасибо, но обо мне уже заботятся. Как и я позабочусь, чтобы ты не лез на верную смерть с «Восточным Ветром».