Нет вестей с небес (СИ)

Дышать становилось непомерно тяжело, девушка схватилась за сетку-ограду, которая неровными кускам опоясывала подступы к вышке. О восхождении приходилось забыть. Озноб сваливал с ног. С ней уже случались такие приступы. Вроде бы и ничего, все ничего, можно двигаться дальше, а потом вдруг мир начинал вертеться, скакать, земля уходить из-под ног.

====== 28. Темно внутри ======

Я боюсь не дождаться рассвета,

Да и что он изменит, если темно внутри…

© Fleur «Исполинские черные грифы»

Она согнулась пополам, только надеясь, что сейчас не окажется поблизости врагов. Да и зачем им лезть на захваченную вышку? Но это так, отговорки, успокоения себя. Враг здесь мог показаться откуда угодно. Потом девушка резко вытянулась, чуть не поперхнулась рвотой, которая прошлась наждаком по горлу.

Голове стало немного легче, хотя из раны на лбу сочилась кровь.

«Кажется, снадобья дока перестали действовать. Дени мне, наверное, тоже что-то вкалывал. Значит, я еще держусь только на какой-то дряни», — понимала Джейс, пытаясь отдышаться, судорожно ища в рюкзаке фляжку с водой и аптечку.

Кое-как прикрепила пластыри на лоб, предварительно найдя, чем продезинфицировать. Названия лекарств, как назло, оказались то ли на китайском, то ли на японском, а на истертых ярлычках с трудом можно было разобрать срок годности. По виду эти аптечки пролежали невесть где с середины прошлого столетия. Хотя, может, она преувеличивала. Только они сейчас и спасали. Но принимать что-либо внутрь для улучшения самочувствия она просто не решилась.

Все-таки наступал ее предел. Еще эти ракьят сразу потащили на штурм аванпоста. Да, у них каждый человек был на счету, да, это был их последний рубеж, последнее пристанище на острове, который раньше являлся их домом. Но вот снова она жертвовала собой ради чьих-то интересов, пусть совершенно некорыстных. И кто бы подумал о ней? Хотя… чего она ждала. Нет, она не желала чьей-то жертвы. Но все-таки сейчас, в окружении тотальной неизвестности, так хотелось ощутить чью-то сильную руку, что помогла бы подняться, выбраться. Руку, которая не отпустит на краю пропасти, дернет, выхватив за запястье из липкой бездны… Но никого…

Утолив, точно жгущую изнутри, жажду, девушка бессильно прислонилась к ржавой сетчатой ограде спиной, сев на бетонный блок неизвестного назначения.

И так осталась одна как перст на вершине холма подле радара. И понимала, что ни ее боль, ни ее смерть здесь никого особо не опечалит, не будет интересовать. Есть «мы» ракьят. Есть «я» пиратов. А индивидуальная смерть чужака не опечалит ни тех, ни других. Никто не станет прочесывать джунгли в поисках одной девушки с разбитой головой.

Ничего. Все ничего. Разве только небо немного подернулось фиолетовым, а на нем вроде уже вырисовывалась дымкой луна. Главное — не терять дыхание. Джейс считала вдохи и выдохи, счет немного успокаивал ее, приводил в порядок мысли. Она невольно глядела наверх, снова наверх. Но понимала, что нельзя оставаться в джунглях на ночь. А тени уже поднимались из ложбин и темных заливов, где незримыми маячили крокодилы, что караулят под поверхностью воды.

Встать, оторваться от ограды. Наверх смотреть не стоило. А в бездну тем более, но бездна приближалась к ней, медленно, но верно впивалась жадными жвалами, оплетала паутиной так, что и света не виделось.

Джейс осторожно поднялась с места. Вроде бы равновесия не теряла. Автомат казался непомерно тяжелым. Нет, тащить его дальше она просто не могла, каким бы ценным он ни являлся. Грубое неточное оружие, хоть и самое верное, но не для нее. И она уже почти бредила мечтой о снайперской винтовке. Не важно, кого и как придется убивать. Она примерно представляла, как это, когда меткая пуля разносит полголовы, а из черепа вытекает кроваво-белесая кашица из мозгов, костей, глаз… Ну, и что? Это были враги. Вот и все. И приходилось их убивать, чтобы выжить. Хотя она никого и никогда не желала уничтожать.

«Кто с оружием придет, тот от оружия и падет», — переиначилась в сознании старинная мудрость про меч.

Но выбросить автомат она не решилась. Потому что без него намного страшнее. И пришлось встать и идти по пути, что не осилить идущему. Или так всегда кажется в начале.

— Все мы актеры, играем немного в театре Вселенной… Кто-то лучше. Кто хуже, — бормотала на неизвестный мотив Джейс, спускаясь с холма.

На вышку она не полезла, она испугалась. К тому же голова нещадно кружилась, так что восхождение по вертикальному лабиринту непонятных конструкций, едва держащихся лестниц и выступов, могло сулить только падение. И с холма она и без навигатора увидела цель — кладбище кораблей, которое раньше являлось и портом. Но путь к нему тоже обещал оказаться неблизким. На ее счастье пока что не смеркалось. А рано здесь темнело, не то, что там, дома, где летние дни едва ли позволяли солнцу уйти до конца. Хотя зимой наступала практически полярная ночь, не так, конечно, как где-нибудь в Гренландии, но все-таки иначе, чем здесь. И еще выпадал снег. И он блестел алмазами. То на солнце, то с наступлением вечера в рыжем отблеске фонарей. Снег тоже быстро превращали в комки грязи, сваленные в кучу лопатами, посыпанные реагентами. Человеку свойственно смешивать алмазы с грязью.

Небо, качаясь редкими облаками, опаляло вертикальными лучами. Здесь солнце казалось ближе, чем луна. И даже через облака жгло кожу, шею, лицо, руки.

Джейс шла вниз с холма, так и не сумев наладить радар. А стоило ли подниматься тогда? Идти в гору, чтобы повернуть назад. Но она, оставшись одна на этой омытой кровью земле, не понимала, куда ей дальше идти. Для борьбы она раз за разом оказывалась слишком слаба. Оставаться в деревне, уповая на жалость племени, она не могла. И встретить еще одну ночь в неизвестности джунглей… Она отчетливо услышала в голове тихий шелест: «Смерть!».

Идти к кладбищу кораблей в поисках несуществующей надежды? Всего лишь безумие. Бесполезное повторение бессмысленных действий. Она видела их везде, всегда, в каждом. И раньше видела, а теперь и в себе. На что они все надеялись, раз за разом пытаясь выпрыгнуть из пропасти? Повсюду одно лишь безумие, марш безумных, застывших в суете. Все эти мысли отвратительно заполоняли сознание. Обессиливали. Ноги подкашивались, а путь предстоял далекий. Кладбище кораблей оказалось территориально ближе к деревне Аманаки, нежели к радару. Идти… Куда-то идти…

«Смерть!»

Кто-то искушал ее простым путем. Просто умереть, жить сложнее, ведь умирать больно, но только один раз, всего один раз. И не получать больше травм, и не рваться на большую землю, где все равно не ждало ничего, кроме продолжения канители и земных мытарств. Она уже представляла, как будут убивать поочередно всех животных из зоопарка. Как придется смотреть в их затравленные усталые глаза.

Возможно, она не могла унаследовать бизнес, потому что вид животного в клетке вызывал у нее только скорбный порыв отпустить. Ведь как ужасно глядеть из клетки. Это она уже поняла, когда они с Райли ожидали приговора. Может, стоило подчиниться воле судьбы?

Принять ее в любом исполнении и считать, что ничто не зависит от крошечного человека? Тогда бы и Райли, возможно, остался жив. Хотя неизвестно, осталось ли бы от них обоих хоть что-то человеческое, покорись они судьбе, что уготовили им пираты. А остаться в одной бесчеловечности фактически равнозначно смерти.

Но, может, это и не страшно. Да, совсем ничего не страшно. Нет ни мыслей, ни эмоций. И ее нет. Ее нет нигде. Она — вода, она расщеплена на сотни одиноких молекул, что парят в невесомости, проскальзывая сквозь пальцы. В каждой из них черное ядрышко — небольшая смерть. Все, рождаясь, содержит принятое ядрышко смерти. И с каждым годом оно все растет и растет чернотой, а потом заполняет каждую молекулу, каждую клетку. И ничего не остается.

То ли дело деревья — растут во все девять миров, раскинулись кронами, качаются на ветру, корнями нижний мир зацепляют. Нижний мир, где гады ползают, огонь извергают, корни сжигают, солнце съедают. Но солнце бьется и иным огнем из закатного зарева рождается в рассвет. Закат — пламя дракона. Восход — пламя победы над ним.