Ipso jure. /лат. «В силу закона.» (СИ)

Рогозин вздохнул, мечтательно глядя вдаль.

— Россию вспомнил? — спросила вполголоса Луна по-русски. Гермиона горячо спорила с Невиллом и их не слышала.

— Угу… Вот бы сейчас мне на мою дачу! К речке, к родным берегам… — слегка грустно улыбнулся Вячеслав.

— Я тоже скучаю по своему коттеджу… У меня столько всего там есть!

— Ребята, — дробно стуча зубами проговорил Невилл, — пойдемте в замок! Очень похолодало… — он начал прыгать на месте, пытаясь согреться, но неловко поскользнулся на замершей луже и чуть было не упал, чудом удержась на ногах.

— Тебе бы в России пожить, — хмыкает Рогозин, — у нас там зимы гораздо холоднее, чем здесь!

— Угу, — заметила Полумна. — Я согласна со Славой!

Слава получил долгожданное разрешение от матери, и сейчас они с Полумной с чемоданами стояли в очереди к камину, который должен был переместить их в коттедж. МакГонагалл проверяла списки, старательно вычеркивая отбывших. Только после того, как очередной ученик или ученица благополучно отбывали, она кричала фамилию следующих. Камин был специально настроен на все направления и части света — многие проводили каникулы вне своих домов, например Малфой, под завистливые взгляды слизеринцев-сокурсников, отбыл на известный итальянский курорт.

Вместе взяв пригоршню летучего пороха и крикнув координаты («Россия, поместье Лавгудов!») их, прежде чем они прилетели в камин коттеджа Луны, основательно потрясло и припорошило золой с пеплом.

Дмитрий Юрьевич сидел перед камином, выжидательно глядя на то, как двое выбирались из него. В руке у него был бокал с красным вином.

— Крестный! — чумазая и перемазанная сажей с ног до головы Луна вмиг вылетела из камина в объятия к любимому крестному отцу, при этом выпустив чемодан из рук, который «удачно» ударил Славу по ноге. Тот, не сдержав болезненного восклицания, зашипел от боли, выбираясь из камина.

— Прости, Слав! — испуганно выпутываясь из теплых объятий мужчины и оборачиваясь к парню, сказала Полумна, — очень больно?

— Да нет… — мальчик, выпустив чемодан из рук, начал растирать ушибленное колено, — все нормально… Здравствуйте, Дмитрий Юрьевич!

— Здравствуй, Вячеслав. Идите оба мыться. — Приказал им Александров. — Все вы с ног до головы в этой золе!

— Да, — заметил Рогозин, глядя на свое отражение в серебряной большой вазе и удивленно поднимая брови. — Неплохо бы было… Помыться и переодеться…

Коттедж Луны производил впечатление большого дворца — все роскошное, аристократическое и дорогое. Витые мраморные лестницы казались воздушными, и словно бы парили в воздухе, на стенах висели прекрасные картины природы, в основном — родные просторы, но встречались и откровенно авангардистские полотна. Они не очень вписывались в общую… картину и быт. Очевидно, это были нововведения отчима Полумны. Все было выдержано в спокойных темно-коричневых, нежно-зеленых и светло-серых тонах. Дом производил впечатление очень и очень богатого поместья.

Пол под ногами был роскошный, лаковый с рисунком. Иногда встречались ковры и ковровые дорожки. Иногда было видно богатые портьеры и струящиеся ткани, которые участвовали в украшении интерьера. Все было продумано до мельчайших деталей: шкафы, диваны, кресла и стулья со столами — все стояло на своем месте. Не было только живых цветов.

У коттеджа было пять этажей. На каждом — не меньше пяти-десяти комнат. Посредине — то есть на третьем этаже, был сделан роскошный, широкий балкон с колоннами, почти обегающий дом со всех сторон. В окна струился свет; было видно лес с парком и прудом, газоны и клумбы; так же были качели и парочка шезлонгов. Но сейчас все это было в снегу…

— Ничего себе «коттедж», — присвистнул Рогозин, рассматривая все вокруг, — это же целый дворец!

— Мой род владел этим поместьем с еще двенадцатого века. — Коротко проговорила девочка. — Наш основатель рода жил здесь, и здесь, после окончания всего, буду жить я и мои потомки… Вход моему отцу сюда запрещен. Мать специально настроила замок только лишь на меня. Именно я являюсь хозяйкой всего этого…

— Мы… где-то под Москвой, да? — спросил парень.

— Да. Пойдем, твоя комната будет на первом этаже. Мы сейчас находимся на пятом. Там, на первом, обитаю я и Дмитрий Юрьевич… С моего разрешения, разумеется.

— На доме чары, я их чувствую…

— Да. Чары иллюзии, сокрытия… Да много их! — Отмахнулась от дальнейших вопросов Вячеслава девочка. — Защиту я обязана обновлять раз в пять-семь лет…

Рогозин, волоча свой чемодан по лестнице, думал о том, как содержится такой большой дом в идеальным порядке. Он не видел в доме ни слуг, ни охранников.

Комната была обычной — высокая, мягкая кровать с пологом, застеленная шелком, у зашторенного окна — стол и жесткий стул с высокой спинкой. Еще в комнате имелся шкаф, и другая дверь, проще входной. Было видно овальное, большое зеркало, стоявшее в углу на резных фигурных ножках.

— Там ванная и туалет. — Разъяснила ему девочка, перехватив его взгляд. — Мама никогда не любила совместные душевые… Во всех гостевых комнатах, кроме гостиных и кухни, есть такие вот комнатки…

— Здорово…

— Когда она уезжала, то запечатала дом на заклятие, и настроила его чары и защиту только на меня. Без моего персонального позволения сюда никто не проберется. Даже если это будет спецназ. Они просто не найдут дом на территории. Так работает магия.

— Класс!

— Ты голодный? Пойдем на второй этаж, в столовую залу.

— Эээ, залу? — Вячеславу показалось, что он недослышал. Но он шел за ней.

— Ну, я ее так в детстве называла, и название крепко за ней закрепилось, — развела руками девочка.

Они сменили мантии на простецкую одежду. Рогозин надел синие джинсы с черной рубашкой и ремнем, а Полумна — сменила школьную форму на классическое, прямое платье, светло-бежевого оттенка. Они оба привели себя в полный порядок и отмылись от каминной пыли и гари.

Дмитрий Юрьевич уже ждал их; зала представляла собой огромную белую залу. Тут был стол из красного дерева, стоявший четко посередине, вокруг — множество таких же стульев. На столе была белоснежная скатерть с тонкой золотой канвой. Посередине стола — большая фарфоровая белая ваза с веселым сюжетом — вся исписанная фруктами. Она делала пространство чуточку веселее. Занавески были шелковыми, с такой же канвой как на скатерти и с золотыми нитями, продетыми в ткань.

— Я вас жду, — улыбнулся мужчина. Он сидел посередине пустого стола, недалеко от окна. — Садитесь…

Рогозин сел молча, все еще полный впечатлений о новом месте.

Перед ним лежал столовый серебряный прибор, фарфоровая тарелка и белые как снег салфетки.

— Сегодня у нас пир, поэтому… — Тут Дмитрий Юрьевич сделал щелчок пальцами и перед изумленным Вячеславом предстали почти все его любимые русские кушанья. — Угощайтесь!

Щи, нежнейший язык с зеленым горошком и соусом, рыба под шубой и многое другое, не менее вкусное — и Рогозин понял, что сейчас просто лопнет. Никакого дурацкого поднадоевшего за месяцы тыквенного сока или невкусных мятных леденцов! Только русская, вкусная и питательная еда, морсы и свежевыжатые соки разных сортов.

— Кажется, я слегка переел, — Рогозин сыто откинулся на стуле. — Офигенно вкусно, спасибо! А то английская еда вся жирная и какая-то… топорная, без выдумки.

— Да, — Луна все еще держала вилку в руках, — а теперь можно и чай с кофе…

Вся еда быстро исчезла и на смену обеденному столу пришел чайный и кофейный. Пирожные, конфеты, печенье, булочки, масло и сахар… Два сладких пирога…

— Вау! Самовар! Это же… В нем самый вкусный чай на свете получается! — рассмеялся Рогозин увидев пузатого «гостя». — Классно!

— Черный или зеленый?

— Давай черный чай, Полумна, а Дмитрий Юрьевич?

— Кофе, чтобы взбодриться. С пирогом. Там творожный был… Луна отрежь, пожалуйста, мне от него кусочек!