Реабилитация (СИ)

Рэй Брэдбери.

Зачем я поцеловал Марину? Эти чужие губы, не те руки, другие стоны. Я сделал это от одиночества, так хотелось ощутить себя хоть кому – то нужным. Да, просто напросто разрядки. Все это я прокручивал в своей голове до тех пор, пока не услышал щелчок двери.

Оттолкнул от себя Марину, вовсе не бережно, если я мог бы, я выбросил ее не только из палаты, но и из своей жизни, причем навсегда.

В дверях стояла Вика. Должно быть, девушка плакала, тушь размазана под красными от слез глазами, лицо бледное, губы поджаты. Но проходит всего миг ее осознания происходящего, и девочка гордо выпрямляет спину и холодным взглядом смотрит на меня, и все еще близко ко мне находящуюся Марину.

Кляну себя за то, зачем я это сделал! Но уже поздно, меня никто не заставлял, я сам поцеловал девушку, и я сам хотел сделать Вике больно. Макеев рассказал об их тесном общении с Корсаковым в коридоре свидетелем, которого он стал. Я не знаю, чем руководствовался тренер, возможно, пытался вразумить меня. Потому что на протяжении всей нашей встречи, я лишь раз спросил про хоккей, а все остальное время рассказывал ему про Вику и наши тренировки. Но я и представить себе не мог, что она вообще способна плакать.

Первой приходит в себя Марина, и теснее прижимаясь ко мне бедром, нагло скользит алыми ногтями мне под футболку. Это прикосновение отзывается отвращением во всем теле. Но я как окаменел.

- Вы что – то хотели?

Захотелось вырвать Касаткиной язык, но я все еще сидел как истукан и пялился на необыкновенно красивую чувственную девушку, всю в высохших слезах.

- Нет.

Вика разворачивается и выходит из палаты. Как в замедленной съемке я вновь слышу щелчок дверного звонка, а Марина вновь тянет ко мне губы. Какая гадость эта жизнь!

- Отойди!

Отталкиваю ее что есть силы и, схватив костыли, пытаюсь встать. Боль, пронзающая ногу, вновь говорит мне – привет, и эта вяжущая боль настолько мной узнаваема, что я почти ей рад.

- Егор, дай помогу.

В чем? В чем эта распущенная и эгоистичная девчонка может мне помочь?

- Марин, - я беру ее за руку, в конце концов, жестокостью ничего не добиться, - Марин, у нас все кончено, пойми ты это. Я больше не хочу быть с тобой.

- Но….

Она пытается мне что – то возразить, но я вновь отталкиваю ее.

- Нет, Марин.

Не могу ее больше видеть и кое - как выбираюсь из палаты, шансов догнать Вику, у меня нет, но я знаю, где ординаторская и, в конце концов, ее комната.

Викторию Волкову я нахожу в холле сидящей в кресле в углу за большой пальмой.

Пытаюсь сесть, но получается лишь завалиться в бок и поронять костыли. Но это уже прогресс, я могу сам себя обслужить.

- Почему ты плакала?

От ее близости начинает подташнивать. Странное чувство, это как рефлекс, проросший в меня за столько месяцев, Волкова = боль!

Девушка утирает тыльной стороной ладоней лицо и, шмыгнув носом, отворачивается к окну.

- Проблемы есть не только у тебя.

- Я знаю, но почему ты плачешь?

Она смотрит на меня как на полного имбицила. И от боли в ее взгляде, мне хочется выть.

- Потому что я запуталась.

Сам тот факт, что она говорит со мной, уже удивителен. Говорит на откровенные темы, вообще на грани с реальностью.

- В чем?

Не имею смелости до нее дотронуться. Только что этими руками я удерживал Марину, и это вызывало во мне отвращение.

- Вик, ты выслушивала меня столько раз, что было бы справедливым хотя бы раз помочь тебе. Пожалуйста, для меня это важно.

Фыркает и вновь отворачивается.

- У тебя есть друзья?

Неожиданное начало разговора.

- Да, моя команда, - не задумываясь, отвечаю я.

- А у меня всего один. И в последнее время, у нас с ним много проблем.

В конец не понимаю о чем она. Какие на хрен друзья, если она сидит вся в слезах, как будто кого – то схоронила.

Протягиваю руку, но она так и виснет плетью между нашими телами. Что – то подсказывает мне, что девушка натянута как струна, и если я приложу усилие, она порвется.

- Ты поругалась с другом по телефону?

Взгляд зеленых глаз фокусируется на мне.

- Нет.

- Она приезжала к тебе?

- Не она, Егор, - вновь отводит взгляд, словно взвешивая все за и против того, стоит ли рассказывать, - мой единственный друг – мужчина.

- Корсаков?

Кивает.

- Вик, но разве он и ты не…?

Не могу произнести это вслух, слишком болезненный для меня это факт.

- Все сложно, Егор.

Гребаная фраза из гребаного фильма, но почему то я верю, что именно это описывает ее состояние.

- Расскажешь?

Я слышу, как ее слезинка разбивается о кожаную обивку кресла. Потом еще и еще одна, будто в помещении пошел дождь.

- Да.

И мы надолго замолчали. Я давал девушки возможность собраться с силами, а сам считал про себя от нуля до ста и наоборот. Хотелось быстрее избавиться от этой преграды между нами, но я знал, что это процесс долгих месяцев, если не лет. Но если ли столько времени отведенного свыше для нас?

- Мы встречались с ним, было дело.

Вновь замолкает и по движению ее плеч, я понимаю, что девушка перестает дышать на время, возможно так сдерживая рыдания.

- Но мы дружим почти десять лет. Ты себе даже не представляешь, как сильно он мне помогал, все это время. У меня нет отца, - новый всхлип, - но у меня есть Корсаков и Вознесенский. И с ними я счастлива. Очень. А сейчас я вижу в глазах Алекса, что – то большее и морально к этому не готова.

Уж лучше бы я не начинал этот разговор, потому что я действительно не знал, что ей посоветовать. Хотелось убеждать ее в том, что он ей не нужен, чтобы она огляделась вокруг и наконец, заметила меня. Но я не хотел ломать ничего в ней, она была идеальна. И даже то как трепетно она относилось к другим людям, не вызывало ничего, кроме уважения.

- У меня не было таких ситуаций в жизни, - признался я, да и как вообще с подобной ей красавицей можно дружить, и не хотеть чего – то большего. Нужно отдать должное, этому ее врачу, он долго ждал, их сближения.

- А что делать то?

Поверить не могу, что она спрашивает у меня совета.

- Вик, ты очень умная, ты ведь знаешь, что он питает к тебе не совсем дружеские чувства.

- Знаю.

Закрывает голову руками.

- Это сложно понять, Егор. Правда, сложно. Но поверь, из – за тебя, я теряю очень многое.

- Из – за меня?

Рядом с этой девушкой, действительно нет ничего понятного. Она атакует, не задумываясь, словно по-другому не умеет.

- Мы в скором времени уезжаем домой, Егор. Там все и наладится.

Эта новость для меня ожидаема, но все же, я вдруг понимаю, насколько не хочу этого. Я боюсь того, что не смогу встать на лед, а если и смогу, то возможно не вернусь в прежнюю форму. А еще я так боюсь, что попади она в среду, в которой будет знать не только меня и Корсакова, мне придется разделить ее внимание не только с ним, но и с огромным кругом лиц.

А потом она и вовсе уйдет из моей жизни.

- А там со мной будешь заниматься тоже ты?

- И не только.

Эта фраза бьет сильнее, чем что либо.

- Понятно.

Зря я спрашивал об этом, ведь она только только начала со мной открываться.

- Я не хочу тебя терять.

Слова вырываются прежде, чем я успеваю их осмыслить. Нельзя отпугивать ее еще и этим.

- Придется.

Глава 24.

Жизнь изнашивает человека. Изнашивает до дыр.

Чарльз Буковски “Макулатура”

Я всегда считала, что самообман, самое худшее и коварное из зол. И всегда ограждала себя от этого. Как бы немощна я не была, а всегда старалась вести самой с собой честный диалог. Да, я не идеальна, порой слишком мятежна, а иногда и труслива, не мало. Спасало меня лишь одно, мне довольно просто удавалось находить баланс гармонии внутри себя.

Всегда….