Стон (СИ)

— Твой? Твои в этом доме только трусы, в которые ты недавно кончал, как уличный пес.

Шерлок мстительно рассмеялся.

«Сейчас мы друг друга убьем».

Но он готов был умереть, лишь бы в последнюю свою минуту удостовериться, что ненавистное тело наконец испустило дух.

Они стояли друг против друга, и, как две натянутые тетивы, готовые были в любую секунду выпустить стрелы переполнявшей их ярости. Оба знали, что на этот раз не будет ни победителя, ни побежденного.

От переизбытка адреналина трясло.

Один крошечный глоток прохладной воды, всего один…

И Шерлок тронул пальцами губы.

Глаза готового к атаке мужчины широко распахнулись, и он беспомощно замер, не в силах отвести взгляда от искушающе близких губ. И уже в следующее мгновенье алчно к ним присосался, неосторожно срывая зубами тонкую кожицу и сглатывая капельку крови.

— Я люблю тебя… люблю, — прошептал он, слегка отстранившись, и нежно коснулся пальцами заметно припухшего рта, невольно повторяя жест, сразивший его наповал.

Отвращение рванулось из скрученного спазмом желудка, и Шерлока стошнило к ногам разнеженного любовника. Он со стоном обхватил себя поперек живота и, согнувшись, снова исторгнул желчь и остатки кофе.

Казалось, это не кончится никогда. Он сплевывал вязкую слюну, горько-соленую от желчи и слез, и утробно, незнакомо стонал, покачиваясь на ослабевших ногах.

Сад ошеломленно смотрел на дрожащее тело, не в силах поверить, что этот приступ гадливости вызвал именно он: его поцелуй, его прикосновение.

— Что с тобой?

— Уйди, — простонал Шерлок, и его вновь скрутило от подступающей к горлу мути.

Это не могло быть правдой. Садерс ушел на кухню и вновь опустился на стул, где совсем недавно с трудом приходил в себя после пережитого удовольствия. Сейчас то, что он проделывал, сидя за этим столом, показалось смехотворным и жалким.

Новый трон Садерса Рэмитуса?

Дьявол, до чего же он опустился!

Унизительно онанировать на глазах того, кого прямо сейчас можно кинуть на заблеванный им ковер и отодрать жестоко и грубо. До крови. Выебать как скотину, а потом пинками загнать в машину и увезти отсюда к чертовой матери. На место.

Он решительно поднялся и вернулся в гостиную.

Шерлок сидел на диване, обессилено запрокинув голову и безвольно уронив на колени ладони, показавшиеся вдруг Саду очень большими и непомерно тяжелыми.

Господи боже… Жалость и любовь к нему неистребимы, что бы ни делал он, и что бы ни говорил. Но поддаваться этому наваждению больше нельзя. И так уже самоуверенному говнюку дозволено больше, чем можно вообразить.

— Собирайся, да поживее. Я голоден и утомлен. Хочу снять наконец свои обтраханные трусы и полежать в теплой пене. Вместе с тобой. А потом пообедать. И выпить коньяку возле растопленного камина. — От перечисленных удовольствий сладко дрогнуло сердце, и обида слегка отступила. — Тебе будет со мной хорошо. Ты привыкнешь, поверь. Я верну…

«Я верну, ради тебя верну Рэма Гримальди, сумасшедшего, бесшабашного, веселого Рэма. И ты удивишься. Я уничтожу Садерса, и даже воспоминаний о нем не останется. Рэм зацелует, согреет твои холодные губы, и ты сойдешь с ума от любви».

— Нет.

— Господи, Шерлок, — зачем-то продолжил он его уговаривать, с трудом подавляя желание схватить строптивого гордеца за волосы и выволочь отсюда на улицу. — Не так уж я и ужасен. Богат, красив, известен.

Шерлок выпрямился и усмехнулся. — Богат. Известен. Отвратительно богат и отвратительно известен. В тебе отвратительно всё. Каждое твоё прикосновение. Каждый твой жест. Засыпать и просыпаться с тобою рядом? Лучше уж в пекле с самим Сатаной! С кем угодно, с последней мразью, только бы не с тобой.

В голове взрывались сосуды, заливая бешеной кровью мозг, отказывающейся воспринимать оскорбление. Свернуть глупцу цыплячью шею и швырнуть на обгаженный ворс. В который раз он осмелился вцепиться наглыми пальцами прямо в сердце?!

С кем угодно, говоришь? Кого ты видел, избалованный аристократик?

Какого-нибудь прыщавого пачкуна, отсасывающего тебе в мужском туалете и трясущегося от страха, что застукают и поставят в угол? Тебя хоть раз по-настоящему согнули, ткнув красивым личиком в зассанный унитаз?

Садерс замер от молниеносно пронесшейся мысли.

С кем угодно, говоришь?

Ну вот и решение.

Невыполнимых задач не бывает, это Рэм узнал уже очень давно.

Ах, Шерлок, Шерлок… Что ты наделал, мой обожаемый мальчик? Нельзя подводить Садерса Ремитуса к самому краю. Опасно.

Шерлок сразу же уловил в спокойном голосе незнакомые нотки, и мрачное предчувствие больно царапнуло душу.

— Ты жестоко обидел Рэма, и за это будешь наказан.

— Я не знаю никакого Рэма.

Как жалко и потерянно прозвучали слова, как испуганно стукнулось о грудную клетку сердце…

— Я не знаю никакого Рэма, — повторил он, чтобы заполнить гнетущее, давящее молчание.

— Ты и Сада ещё не знаешь. Мой дорогой.

***

Личный месяц Шерлока подошел к концу.

========== Глава 18 Начало ==========

Больше не было страха.

Не было.

Сам не желая того, Садерс, словно гигантская губка, впитал и страх, и его отравляющие миазмы. Отвратительное представление неожиданно обернулось мощной дозой противоядия, и Шерлок вместе с желчью выблевал на ковер не только воспоминания о собственном унижении, но и пожирающий душу страх. Он совершенно точно знал, что стоит на пороге чего-то ещё более чудовищного, чем пережитое в маленькой уютной ловушке. Но так же хорошо он знал, что испугать его уже невозможно.

Разве что доломать.

В свою силу Шерлок больше не верил. Да и была ли она? Легко выглядеть сильным, с любопытством заглядывая гиене в глаза, слушая её леденящий хохот и зная, что уж тебе-то в горло она точно не вцепится.

А вот вцепилась…

И дрожь в коленях, и холод ладоней, и туман в голове, и неспособность принять хотя бы одно решение сразу же показали, насколько он уязвим и беззащитен в своем страхе даже не за душу, нет… За плоть, которая так прекрасна, и которую нестерпимо жаль потерять. Пусть растоптанную и вывернутую наизнанку, пусть кровоточащую и больную.

Свою слабость он принял легко. Человечество переполнено слабостью, и Шерлок покорно примкнул к большинству: истинных героев он пока не встречал. Собственные попытки выглядеть сверхчеловеком казались теперь кривляньями уличного паяца.

Колосс на глиняных ногах — ткнули пальцем, и тут же рухнул.

Жестокий урок.

Но насколько покорно он смирился с тем, что никогда не был по-настоящему мужественным, настолько яростно все это время сопротивлялся он страху. Страх Шерлок ненавидел, и эта ненависть уничтожала его даже больше, чем сам источник.

Избавившись от этого бремени, он впервые за последние месяцы сделал глубокий вдох, и его легкие, прежде забитые смрадом, наконец-то наполнились свежестью.

Что именно приготовил для него отвергнутый и униженный им любовник, Шерлок представить не мог, но чем бы тот не решил потрясти его в этот раз, страха он больше никогда не увидит.

*

Торопясь так, будто каждая минута промедления может стать для него последней, Шерлок принял душ, оделся, впервые не заботясь о том, насколько небрежно выглядит не заправленная в джинсы рубашка или наспех накинутая петля помятого шарфа, и почти бегом покинул квартиру.

На миг он застыл на пороге, словно палящими солнечными лучами ослепленный светом небогатого красками дня, и, не оглядываясь по сторонам, устремился вперёд.

***

За всю дорогу Садерс не проронил ни звука. Тяжесть его молчания была так сильна, что невозмутимый Сантино покрывался холодным потом и едва заметно поводил плечами. Плечи заболели минут через пять — настолько физически ощутима эта тяжесть была.

Всем произошедшим Сад был раздавлен как хрустнувшая под ногтем вошь. У него больше не осталось иллюзий: ничего, кроме отвращения, Шерлок к нему не испытывал. Осколки жалкого бреда, в котором он и его возлюбленный были счастливы и близки, исполосовали сердце невидимыми порезами, и оно нестерпимо горело.