Нет вестей с небес (СИ)

Не узнать себя сквозь призму света,

Словно смерть не умыта, не одета.

© Гуахо “Сумерки (Для тех, кто уходит)”

В небе надлунном светилась чаша, облаком изувеченная, расплаты краше. Чаша для слов без основ. А в подлунном мире все больше готовилось виселиц и крестов, чтоб в надлунном больше чаш в изъятый обратным окном час.

Окно — тоже крест, только как посмотреть. Ведь то, что снаружи — всегда замок, мучительный недостижимый потолок, а то, что внутри — навечно вход под простыни вечности.

Не первый так год. Год вечного лета, где песня не спета, потому что не голосом ей звучать. Знать все, но не думать здесь ни о чем. Утрата смысла и мысли о былом. Даже не сон. Снова долгий путь, иначе в вечность придется уснуть. Время обостряло черты лица, обтянутого смуглой кожей, обтачивало, грозясь укрыть рогожей, известью засыпать, как редкие трупы, что на погребенье оказались скупы. Мертвые хоронили живых, или живые мертвых — не разобрать в мороке испитых горем глаз. И в сизой синеве таилось много черноты, как будто с чернотой на «ты».

И внепричастна миру, она шла, не по дорогам, по холмам. Уже луна светила в небе, и в зарослях слышался рык леопардов. Джейс понимала, что нож ее не спасет. Ее вообще ничто не спасет, никто.

Истаять, полететь, извиться лианным шорохом и звоном полынных губ для слов весомых. Кому сказать их? Брату? Другу? Или врагу? Извить лианой и отравить полынью, чтобы яду меньше. Нести ей в сердце. Шип сомнений.

А ночь легка, а ночь быстра, и в зрении хищников мудра, в зрачках, раздробленных, убийцы лишь отразится, но на миг. И снова полетит, как покрывало полотняных судеб, стежками переросших лен и все лианы.

Запад озарен был полоской заката, там, где солнце змей мог съесть. И в мире плоском солнцу в лодке не надлежало умереть. И солнце вечно билось с змеем в стране ночи сквозь вечной лжи.

Она звала память свою, память кричала страшными образами того, что было на острове. Она звала верность свою, верность просила мести, а сердце — прощения. Но непротивление силой злу влекло тотальное исчезновение. Так что же? Взять бы в руки меч, одной ногой ступив в болота гнева? Да, приходилось. Меч вместо прялки, война вместо хлеба. Орала в мечи, но лучше молчи. Но если б солнце не билось со змеем, то не случалось бы восхода. Восход который раз болезненно прорывался вдохом нового дня, закат же сурово готовился к битве. Как и она. Как она. Хрупкая яблоня средь стучащих жестких пальм, над которыми ирокезами возвышались копны темно-зеленых листьев. И даже ночью было душно.

Джейс отчаянно вертела карту, ей сказали идти на восток. Закат являлся хорошим проводником. Да. Ночь расставляла караулы вокруг аванпостов, по крайней мере, по дорогам не носились оголтелые пираты, водить они не умели, сами въезжали в канавы. Странница выбирала самые глухие тропинки, но вскоре поняла, что на самых глухих водятся ядовитые звери, которые часто не брезговали расположиться и у обочины номинально главной дороги. Несколько раз из-за шатких мостов через бурные реки все же приходилось возвращаться к главным дорогам, уповая только на удачу, на то, что враг не изберет этот путь. Да и кто ее знал в лицо? Но чувствовала: непременно собьют, заберут содержимое рюкзака, а там всего-то валялись аптечка и отцовский подарок, да пара мелочей вроде зажигалки. У дока не оказалось даже фонаря. Так что девушка торопилась, надеялась, что эта деревня вскоре покажется. Но прошел целый день, она все шла и шла, а ничего не появлялось.

Она только слышала рык зверей в чаще. И ускоряла шаг. Тело почти не болело. А то, что творилось в душе, не называлось больно — слишком слабое слово. Невыносимо — вот что она ощущала, торопливо, чуть прихрамывая, шагая по дороге. И чем отчетливее становилось осознание этой невыносимости, тем больше поступала отчасти психосоматическая хромота. Вот убили Райли и как будто не на кого стало опереться, чтобы не хромать. И неважно, что чаще всего это он прятался за ее не слишком широкой спиной. Ждать защиты — не такое уж сложное занятие, не так уж мотивирует жить. А вот знать, что стоят за тобой и попытаться защитить…

Но поздно! Ваас оказался сильнее. И не действовали против его силы ни заговоры, ни упования на удачу. Ни молитвы, хотя она, видимо, не помнила ни одной, но ведь всей душой просила. А кого просила, тоже не могла отчетливо сказать. Просила о простом, о том же, что и все… Но все туманно, неясно. Да и она сама туманная, непонятная. И сейчас сомневалась, существует или нет вообще.

И кто такая она? Джейс без брата Райли. И что это за странное имя? От какого имени вообще сокращение?

Она начинала заговариваться, вернее, мысли ее заговаривались, путались, забывались самые простые вещи, например, дата своего рождения. Существовали мысли и запоминания важнее, чем эти условные цифры.

И чем больше она забывала себя, тем больше понимала, что жива.

Здесь и сейчас. В этот миг. И опасность грозит ей, одинокому существу в царстве теней. И в ночи не маячило огней. Только к утру рассмотрела девушка тусклые отблески. Вероятно, могла бы добраться быстрее, но на пути не попадалось транспорта, да и боялась она пиратов, что разъезжали по дорогам. Несколько раз она пряталась в зарослях, не зная, гул чьей машины доносится до ее ушей. И за каждым автомобилем, старым, ржавым, гудящим, разносился по лесу тяжелый запах бензина. Обоняние отчего-то сильно обострилось после попадания на остров.

Вот сейчас ей снова приходилось таиться в зарослях, поскольку ночную мглу разрезал свет фар. И снова она смертельно устала за день, казалось, уж сапоги, грубые, армейские, развалятся скоро. Да и скудный запас сухарей, который удалось раздобыть у Доктора Э., слишком быстро подходил к концу. Может, она заблудилась, подозревала, что не может сбиться с пути, потому что не знает дороги. Но оказалась в неурочный час, очевидно, возле одного из аванпостов, потому что по дороге хуже, чем хищники, сновали машины, слепили фарами, мешая видеть в джунглях. Девушка ждала, когда сможет выйти из укрытия, темнота скрывала ее, деревья окутывали пеленой.

Но за спиной послышалось шипение. Кто-то стелился по земле, подбегал на кривых коротких ногах. И Джейс уже догадывалась, кто это. Ночные твари, сливавшиеся с травой. Древние рептилии. Мерцали их бесстрастные желтые глаза.

Джейс попятилась, надеясь выиграть себе немного времени, пока пираты скроются из виду, но только слышала, как приближается шипение. Тварь предательски стремительно укусила, на руке осталась своя алая кровь и кроваво-алая слюна варана. Древний змей, ящер, чудовище. Их оказалось несколько. Джейс поняла: снова между двух огней, между молотом и наковальней. Кого же из нее пыталась выковать эта жестокая судьба? В чем содержалось ее назначение? Впотьмах девушка бросилась через дорогу, едва не угодив под колеса очередного джипа, мелькнув на миг тенью среди фар.

Из чащи слышалось шипение варанов, древней незаметной силы джунглей, а на дороге затормозил, мигая слепящими фарами, вражеский джип, вильнув в сторону от спотыкающегося объекта, наезд на который грозил перевернуть машину. Из него выпрыгнуло двое людей в красных майках. Джейс, не помня себя, метнулась в противоположную сторону, вскакивая, падая, вываливаясь в белесой глине.

— ***! Больше всех тебе надо на***?! — окликнул кто-то пирата, который пустился в погоню за Джейс.

— Это Хромоножка! Некому больше! Ваас говорил, что этот ***к не сдох! — с претензией на объективность выступал один пират, разрубая мачете сочные крупные листья, которые колыхались, потому что в зарослях только что скрылся силуэт девушки.

— Ваас такой же ***, как и ты! Куда на*** прешь?! — нещадно собачились преследователи, но медленно продвигались вслед за девушкой, которая добежала до края обрыва, что заканчивался рекой. Застыла в ступоре. Прыгать, не прыгать? Да куда же уже, в конце концов? Не скрыться! Безоружная, с ножом, одна против двоих. А в реке маячила возле прибрежной тины тень, и Джейс догадалась, что это, скорее всего, крокодил. Она надеялась скрыться от врагов, но вот так оказалась в западне. Против кого у нее оказывалось больше шансов?