Нет вестей с небес (СИ)

Над морем свинцовым затих чайки крик

Среди теней дремлет уставший старик…

© Otto Dix «Старик»

Если человек ставит цель, то он добивается ее. Конечно, если эта цель не добивает его, в свою очередь.

Цвели орхидеи, орхидеи повсюду цвели, разноцветные: белые, фиолетовые. Алые. И леопарды, золотистые и черные, плавно скользили между орхидей, терлись усатыми мордами, потом разбегались, гнались за добычей, рычали друг на друга, будто не помнили, как накануне переплетались их усы — локаторы тонкой настройки. Леопарды в одиночестве, растащив добычу по темным кустам, мокли под дождем. Остров накрыл тропический шторм.

И снилось все это или являлось реальностью — неизвестно.

Джейс слышала в отдалении шторм, улавливала, как крутятся флюгера и стучат в окно ветви дерева. Сознание не возвращалось к ней, только звуки. Она не могла вспомнить, что случилось: яркими пятнами кружились леопарды, а сны прошедшего кошмара обещали явиться потом, позже.

Сны приходят, когда кошмар заканчивается наяву, и тогда уж сон до конца дней остается кошмаром. И ходят люди, пьют снадобья, чтобы забыться, а кто-то просто спивается, подсаживается на иглу от ужаса реальности. Спиться-сколоться — способ приспособления к миру, молчаливое согласие, уход. И неважно, какие уродливые формы все это приобретает… В ком начало бесконечной цепи?

Джейс попыталась приоткрыть глаза и вдохнуть. Сквозь ресницы маячил белый низкий потолок из дерева. В стекло и впрямь глухо стучала ветвь близстоящего дерева.

Девушка попыталась вдохнуть глубже: сразу ощутила, как болят ребра, но уже глухо. Все болело глухо. Раны были достаточно умело заклеены и перевязаны. Значит, кто-то все же не позволил ей умереть. Джейс не шевелилась, глядя в потолок, сознание и осознание возвращались к ней, и уже не болью пронзали, а медленной пыткой. «Райли… Друзья», — отозвалось в ее мыслях, и тут же в животе что-то сжалось неприятным холодом. Вот она, реальность: Райли больше нет.

А ей предстоит спасать друзей, даже если это выше ее сил. И какая-то часть души безотчетно просила вернуться в сон, где бродят два леопарда среди орхидей, где она — лишь бесплотный дух, что наблюдает за ними, что может лететь куда угодно. Как же она невзлюбила свое тело после перелома, эти неизменно ноющие кости, которые замедляли движения. Полет. Почти полет, когда снежная крошка ударяет в лицо, когда не до конца ясно, то ли по снегу несешься, то ли по облакам.

— Летать!.. Летать!.. Не па-а-адай! Не т-ты! Почему ты?! Нет!.. Летать! Мы будем летать! — донесся сбивчивый голос откуда-то снизу, наверное, с первого этажа. Некто как будто смеялся, но в этом отрешенном истерическом хохоте проглядывала невыразимая трагедия.

А потом в дверном проеме показался старик с трясущимися руками, вот только Джейс разглядела его повнимательнее и поняла, что не так уж он стар, и руки его трясутся не от дряхлости, а все от того же, от тех же «травок» или «грибочков», которые употребляли пираты. И бесцветные блеклые глаза старика заволокла та же дурманная муть, что и зеленовато-карие глаза Вааса. Странно, что так четко запомнился этот цвет. Но страх часто заставляет запомнить то, что никогда не пригодится. Но вот такой же мутный взгляд. От чего они все бежали? И кем мог оказаться этот старик с взъерошенными седыми волосами?

На нем красовалось нечто среднее между халатом врача, смирительной рубашкой, фартуком химика и робой садовода. По степени загрязненности оно больше всего напоминало последнее.

— О… Очнулась, — пробормотал вошедший.

Джейс попыталась приподняться, но голова кружилась, казалась чугунно тяжелой.

— Ты спала двое суток. Хорошо, что у нас не совсем джунгли дикие, — ответил старик, покачиваясь в ритм какого-то своего танца и перебирая иссушенными морщинистыми пальцами, а потом начинал о своем, взмахивая руками, как крыльями. — Пурпурные, зеленые… Летать…

— Кто Вы? — отвлекла его Джейс, прокашлявшись, хотя голос все еще звучал сиплым свистом, но вместо ответа она получила недоверчивое утверждение:

— Похоже, ты не пират.

— Нет, — спокойно отвечала девушка.

— Я Алек Эрнхардт, Доктор Э, короче. Как тебя зовут? — заинтересовался старик.

— Дже… Джейсон! — неуверенно начала девушка, непроизвольно назвавшись мужским именем. Без цели, а так. Все не оставляло чувство, что здесь все считают ее парнем. И это ей в равной мере мешает и помогает. Что ж. Не быть никем, не принадлежать ни к одной из групп — тоже выбор. И не сопротивление миру, и не принятие его. Нечто хтонически спутанное.

— Джейси, значит, — тут же кивнул Док Э.

— А как вы…

— Ты не пират, и я не пират. Я химик-врач, кто, по-твоему, твои раны обработал?

Тогда Джейс поняла, что она не совсем одета. Но это ее не смутило, если уж старик назвался доктором и не обманул. Да и как мог он обмануть, когда измученное тело благодарно успокаивалось после его лечения?

Девушка приподнялась и поглядела по сторонам: очутилась в небольшой комнате-мансарде со старомодной белой мебелью и светло-фиолетовыми обоями. Выглядела комната вроде бы и уютной, а вроде и хранила налет нежилого помещения. И неясно, отчего создавался этот эффект.

Потом Джейс заметила кубики на столе, деревянные детские кубики, которые были популярны в восьмидесятых, наверное, выцветшие от времени, но кажущиеся новыми, как будто владелец в них не успел достаточно поиграть. Не учил на них буквы, не строил несуществующих городов и башен… Почему-то становилось невыносимо тоскливо от взгляда на эти вещи. Так тоскливо, что снова начинали душить слезы. В ее памяти вставал немедленно образ Райли, их детство. У них уже были другие кубики. А сколько всего было в этом детстве. И она помнила только хорошее. И Док Э. тоже глянул в сторону белого письменного стола с кубиками, и будто сжался, как старая птица, бормоча невпопад:

— Летать… Да… Не падай… Мы будем летать.

Джейс видела, как этот человек куда-то уходит, вроде бы остается неподвижен, но уходит намного дальше, чем уводят людей ноги, а именно — в лабиринты своих мыслей и памяти. И рискует оттуда не выбраться. Вероятно, он вечно бродил по кругу в лабиринте своего сознания. И Джейс поняла, что должна чем-то выдернуть его обратно в реальность, спросила, как можно громче, но вышло глухо:

— Отсюда можно выбраться?

— Выбраться? — немного отошел от своих дум мистер Алек, торопливо отрапортовал. — Все корабли северного острова контролируют люди Вааса, с ним ты уже, кажется, знакома. Все вертолеты и корабли южного — люди его босса, Хойта. Отсюда нет выхода. Связь с большой землей тоже идет только через их канал. Никакого выхода. Могу поспорить, они и голубиную почту убивали бы, да еще до них истребили всех голубей.

— А Вы как же? — умоляюще поглядела на него девушка.

— Я работаю на них и сейчас страшно рискую, помогая тебе, — отмахнулся Док.

Эти слова отнюдь не обрадовали Джейс. Она тут же тревожно встрепенулась, не заботясь о том, что на ней только фиолетовое покрывало из всей одежды, попыталась встать. И ей это даже удалось.

— Стой! Стой! Два дня рисковал, еще пара часов ничего не составят! — усадил ее на кровать Док. И пусть мутные, но все-таки добрые и невыносимо скорбные его глаза зажглись на миг живыми искорками. А потом снова потухли то пытливым изучением отдельных предметов, то несколько недовольным и осоловевшим разглядыванием чего-то несуществующего на потолке и вообще во всей этой комнате, точно возвращение в это помещение являлось для него и пыткой, и блаженством.

Что же с ним произошло? Что могли значить эти кубики? Ведь Джейс могла поспорить: в этом доме нет детей.

— Но… Что же мне делать? — сдавила виски девушка. — Они забрали моих друзей! Мне… Мне нужна помощь…

Она вновь умоляюще поглядела на Дока Э. Но в ответ встретила такой же растерянный взгляд человека, который бы и рад помочь, но не в силах. Он только вытянул губы, задумчиво засопев, потом, перебирая пальцами, начал твердить:

— Помощь… Помощь… От местных помощи не жди. Они давно обложены данью, а кто не может расплатиться — продают в рабство. Помощь… Насколько ты крепка духом, девочка?