Мелания (СИ)

- Как только Мэнди узнала про ребенка, – объясняет Йен, – она пошла и купила кучу сраных пиратских дисков.

Учитывая, что Микки и Мэнди даже толком не разговаривали в то время, Микки считает, что это охуеть как мило.

- Зря старалась, – вместо этого говорит он. – Ребенок слишком маленький, чтобы понять, что за херню она вообще смотрит. Для нее оберточная бумага гораздо интереснее, чем гребаные мультики.

Тем не менее они выбирают «Леди и бродягу».

- Ты знаешь, после того, как ты выбрал для нее имя, нужно начать использовать его, – произносит Йен несколько минут спустя.

Микки непонимающе смотрит на него, и Йен объясняет:

- Ты только что опять назвал ее «ребенок».

- А, – говорит Микки, – да, блядь. Я так думаю, мне придется помучиться, чтобы привыкнуть звать ее Мэлли.

- Придется тебе начать это делать как можно скорее, или у нее разовьется какой-нибудь гребаный комплекс, – говорит Йен с улыбкой, но его тон дает понять, что это не шутка.

Микки ненавидит себя за то, что хорошо понимает значение этой улыбки и этого тона, потому что помнит времена, когда и то и другое предназначалось в основном ему. Но он не отвечает и делает вид, что чертовски заинтересован тупым мультиком.

Микки видел его раньше, когда был ребенком, тетя Рэнди обычно ставила им с Мэнди долбаные кассеты, чтобы спокойно курнуть травки на кухне, но он не помнит его во всех подробностях. Так что, когда наступает сцена с чертовыми спагетти, он удивлен, так как совершенно забыл о ней.

Две тупых мультяшных собаки начинают всасывать одну и ту же длинную макаронину, и Микки знает, что должно случиться, до того как это случается, потому что видел это раньше – момент, когда их губы встречаются посередине.

Краем глаза он видит, что Йен повернул голову и смотрит прямо на него. Микки косится на Йена, но быстро отворачивается, потому что это все равно что смотреть на чертово солнце, в добавок он закусывает губу, чтобы не сказать что-нибудь тупое. Собаки на экране целуются, Йен смотрит на Микки и наконец смеется, маленьким ярким смешком, а Микки чувствует, что у него краснеет лицо.

- Заткнись к чертовой матери, – огрызается Микки, глаза прикованы к телевизору, но он все равно ни черта не понимает в происходящем на экране, потому что видит только Йена. Он знает, о чем Йен думает, знает, что сам думает про то же самое, и что Йен знает об этом, но ни один из них не произносит этого вслух, так что все в порядке, это так, как будто не по правде.

Мир, похоже, сошел с ума, потому что Микки смотрит детский мультик с Йеном Галлагером, и Мэлли устроилась у него на колене, и он не совсем понимает, как реагировать на все это, и он не понимает, что творится у него в голове. Так что он делает вид, что чертовски заинтересован происходящим на экране, и через минуту он замечает, что Йен тоже отвернулся к телеку.

Примерно на середине фильма Мэлли засыпает. Микки не очень удивлен – ей нравится жить по расписанию, а в это время она обычно спит перед ужином. Однако это несколько усложняет ему жизнь, потому что внезапно нет буфера, нет чертового оправдания, чтобы делать вид, что он смотрит тупой фильм и игнорировать Йена. Он подумывает разбудить ее, но не может сделать это. Частично из-за того, что позже он поплатится за это, потому что она начнет капризничать.

Он смотрит на нее – она выглядит так чертовски мирно, ее головка лежит на его ноге, большой палец во рту, маленькие ноздри трепещут, когда она потихоньку сопит. Ее ножки пинаются даже во сне. Он протягивает свою руку и кладет ей на голову, перебирает мягкие волнистые кудряшки, чувствуя, как они пружинят под кончиками его пальцев.

Микки чувствует, что Йен смотрит на него, но не знает это наверняка. Поэтому он просто тупо таращится в ящик, не понимая ничего из происходящего на экране, вместо этого сосредоточившись на том, чтобы дышать ровно. До тех пор, пока стало невозможно делать вид, что он смотрит ящик. Потому что Йен берет пульт, и они так чертовски близко, что задевают друг друга плечами, когда он делает это, и по спине Микки пробегают мурашки. И тогда Йен нажимает выкл, и экран тухнет. Микки наконец поворачивает голову и смотрит прямо на Йена. Ежу понятно, у него что-то на уме.

- Все так чертовски странно, – говорит Йен, поднимая брови и заглядывая прямо Микки в душу. – Даже не пытайся делать вид, что это не так. Просто сидеть здесь с тобой, как будто мы старые друзья или типа того. Как будто между нами ничего не было.

Микки делает глубокий прерывистый вдох, подготавливая себя, и понимает…

И понимает, что все не так плохо, он не чувствует всего того, что раньше, когда Йен упоминал об их отношениях. Когда ему казалось, что весь гребаный мир давит на него, и он не может думать, не может дышать, не может ничего ответить Йену, даже если бы и захотел.

Сейчас, конечно, ему неловко, и только. Как будто он вполне может пережить этот разговор.

И – Микки скучал по Йену, он может признать это. Прошло два года, и он повзрослел, это правда. Так что он говорит:

- Ок, тогда давай поговорим о том, что между нами было.

Это стоило сказать, хотя бы для того, чтобы увидеть особое фирменное выражения шока на лице Йена, которое словно предназначено специально для Микки. Первый раз Микки увидел его, когда сделал Йену минет, потом – когда сказал, что скучал по нему, когда подарил Йену дерьмовый подарок на днюху, и еще после их первого поцелуя. В этот раз Йен шокирован еще больше.

- Ты все еще женат? – первое, что спрашивает Йен, не колеблясь.

- Формально да, – отвечает Микки. – Это никогда не было по-настоящему, и она съехала, как только мой отец умер. Возможно, теперь она вернулась, я разрешил ей пожить в нашем доме, когда уезжал. На самом деле она неплохая, и мы вроде как друзья. Она поняла, ну, знаешь, что я никогда не захочу трахать ее снова или еще что-нибудь.

- О, правда, и почему же? – спрашивает Йен жестким насмешливым тоном. Микки вспоминает ты любишь меня и ты гей, свой ботинок на лице Йена, и его мутит.

- Потому что я гей, – говорит он и чувствует облегчение. Он знает это уже какое-то время, но сейчас у него впервые есть причина произнести это вслух. Он немного удивлен, что в принципе сказал это. Судя по выражению лица Йена, и он тоже.

- О, – говорит Йен, немного смутившись. Возможно, ему не по себе от того, что он поднял эту тему.

- Твоя очередь, – говорит Микки быстро, до того, как Йен передумает. – Чертова армия? Что случилось там? Мне не удалось ничего разузнать за то короткое время, что ты вернулся и снова сбежал, с Мэнди.

- Все очень просто, – Йен пожимает плечами. – Они выяснили, что я соврал насчет имени и возраста, поэтому вышвырнули меня и приказали никогда не возвращаться обратно. Я чудом избежал неприятностей, только потому, что заключил с ними сделку, пообещал молчать об одном придурке-офицере из учебки.

Микки чувствует, что за этими словами скрывается какая-то история, но Йен не дает ему шанса спросить об этом.

- В общем, я вернулся домой… Думаю, со мной все было очень хреново. Лип потащил меня к врачу, мне поставили диагноз, и я начал принимать таблетки. Мне полегчало, но оставаться там я все равно не хотел. Через пару недель я сказал Мэнди, что подумываю уехать, она врезала мне и велела в этот раз взять ее с собой. Я не имел понятия, куда хочу направиться, и она сказала, что мы можем двинуть сюда. Вроде как ваша тетя много говорила об этом месте в прошлом или типа того? Я думаю, Мэнди просто хотела быть где угодно, только не в Чикаго, так же как и я. Я больше не мог пойти в армию, и у меня не было никакого плана, так что я просто начал работать в баре, и вроде как застрял там.

Он ведет себя так, будто эта история ничего не значит, но Микки видит отголоски боли за его словами. Прошло два года, но их недостаточно, чтобы прийти в себя после крушения всех жизненных планов. Микки всегда считал службу в армии довольно глупой мечтой, но не Йен, он жил ею достаточно долго, и Микки понимает, что это довольно тяжело – знать, чего ты хочешь, и потерять это.