Красная - красная нить (СИ)

Через несколько минут дали импульс, и мы отчётливо увидели, как оба тела под коронами дёрнулись, затем снова и снова, а после тело взрослого обмякло и упало на пол. Его тут же быстро отсоединили и унесли взявшиеся непонятно откуда люди. С голов подростков люди в белых костюмах снимали короны из проводов. Те открывали глаза. Щурились на свет. Пробовали свои руки и ноги, отвечают ли… Словно сомневались в этом. И совершенно не узнавали друг друга, хотя до инициации я мог бы поклясться, что эти парень и девушка – возлюбленные.

«Ты понимаешь? – шептал Джерард рядом, затравленно оглядываясь по сторонам. – Понимаешь, что они сделают с нами?!» Его пальцы впивались в мою ладонь до боли, едва не оставляя кровоточащие ссадины. Кажется, мы были единственными в заполненном салоне лётного средства, кого странности инициации заботили. Все взволнованно щебетали о возможности стать, наконец, самостоятельными и войти во взрослый мир. Как это происходит на металлическом острове из переплетенных мостов – никого не волновало…

Я и сам плохо понимал во сне, но сейчас тянущее, противное ощущение поднялось, точно рыбина со дна. Подростки, так быстро поменявшие свой восторженный любопытный взгляд на опытный и безразличный – взрослый. Потерявшие сознание сопровождающие. Тела, что скармливали океану с фиолетовыми водами… Сейчас всё сложилось одно к одному. И я до сих пор отчётливо помнил испуганный и при этом полный решимости взгляд Джерарда и его дрожащую ладонь в моей руке. Мы не хотели туда. Мы не хотели впускать чужие сознания в наши тела…

И хотя у моего сна не было никакого конца – я проснулся раньше, возможно, не в силах досмотреть концовку, я отчётливо знал, как мы поступим. Беседки были открытыми, а несколько секунд свободного полёта в неизвестность пугали меньше, чем возможность стать очередным телом для кого-то.

Я глубоко вдохнул, возвращаясь из воспоминаний странного сна в реальность. С удовольствием пошевелил пальцами на ногах и руках, почувствовал теплоту тела рядом с собой. Ощутил, насколько я грязный, и как затекла одна рука, на которой устроился во сне Джерард. Я почувствовал, как мерзостные остатки сна вымываются волнами счастья – я вспомнил, что был на чердаке в доме бабушки Уэя, что рядом со мной слишком мило сопел самый дорогой и волнующий меня человек, и что ночью мы занимались очень горячими вещами, из-за чего моё тело грязное, а мозг плавится.

Я повернулся набок, к своей плененной руке, и наконец решился открыть глаза. Всё, чего я желал последнее время, было сейчас передо мной. Грязноватые тёмные волосы, бесконечно милый нос с этой чёртовой родинкой на кончике, розоватое пятнышко под правым глазом и россыпь еле заметных веснушек по щекам. Подрагивающие во сне ресницы, глубокое дыхание и ниточка слюны из приоткрытого и чуть пересохшего по бокам рта. Серьёзно, я мог смотреть на него, едва не трескаясь от тупой улыбки, вечно. Я обожал его такого – беззащитного, невинного, неловкого какого-то. Совсем ребёнка без всех своих масок. Я верил ему сейчас безоговорочно. Он был рядом, он был со мной. И я чувствовал себя чертовски счастливым придурком.

- Джи… – я позвал его почти неслышно, и он совсем не отреагировал. В чердачное окно попадал мутный утренний розоватый свет, и я чувствовал, что ещё довольно рано. Особенно – для Джерарда.

- Джи, – я повторил, но на самом деле совершенно не хотел будить Уэя. Наоборот, мне словно нужно было удостовериться, что он спит достаточно крепко. Я не собирался нарушать его сладкий сон. Просто хотел смотреть на него. И даже трогать. Решившись, я коснулся свободной рукой его волос, убирая отросшую чёлку с лица. Мне хотелось касаться всего – его век, лба, носа… Сосчитать намозоленными подушечками пальцев веснушки на щеках и провести по пересохшим ото сна губам. Но я только парил рукой в нескольких дюймах от его лица, так и не решаясь притронуться. Он был слишком потрясающим во сне, я не мог рисковать.

Джерард лежал животом на моей левой руке. А я понял, что очень хочу в туалет и душ. Собравшись с духом, я начал медленно тащить руку из жаркого плена тела и матраса. Когда я освободился, Джерард только вздохнул и повернулся в другую сторону, являя напрягшемуся мне свою макушку. Это было мило.

Мочевой снова напомнил о себе, и мне пришлось в который раз подумать о душе и туалете. Вздохнув, я выбрался из-под пледа, вдруг осознавая, что я совершенно голый. Кучки разбросанной вокруг матраса одежды лежали, словно безмолвные доказательства того, что мы вытворили ночью. Так же, только ещё больше смущая, действовали на меня засохшие и стягивающие кожу дорожки на животе и бёдрах. На чердаке без пледа и тепла тела Уэя под боком было весьма прохладно, и я, покрываясь мурашками, стал натягивать свои джинсы прямо на голое и грязное тело. Это мелочи, добраться бы до туалета… Похватав нижнее белье и футболку, я накинул на плечо валявшийся в углу рюкзак – там у меня была смена одежды и полотенце.

Я откинул люк в полу и спустился на первую ступеньку. Посмотрел на Джерарда – такого мирного, спящего, моего… Хотелось запомнить каждую деталь этого старого чердака: потемневшие от времени стены и другая часть, выгоревшая – напротив окошка… Стеллажи с коробками и разным хламом. Старый матрас в углу и Джерард на нём – голый, хоть и накрытый пледом до пояса, и до умиления беззащитный. Его белая, покрытая едва заметной россыпью родинок спина мерно вздымалась от дыхания. Я хотел запомнить всё это, словно в глубине души понимал, что прошедшая ночь – некий рубеж, и теперь всё не может идти по-прежнему. И хотя фактически я до сих пор остался девственником, на практике я не чувствовал себя таковым. Всё, что произошло в последнее время между нами, казалось мне слишком интимным и откровенным. Это меняло нас, хотя я не понимал до конца, как именно. Под ногами была лестница в темноту, и я начал спускаться по ней, надеясь непонятно на что.

Благополучно оказавшись на втором этаже, первое, что я сделал – заглянул в детскую комнату братьев. На самом деле было ещё слишком рано, и картина за дверью умилила меня, заставив широко улыбнуться. Майки спал на своей кровати, свернувшись компактным калачиком. Его очки лежали на столе рядом, а джинсы небрежно свисали с ближайшего стула. На кровати Джерарда, развалившись, похрапывал Рэй. Он ещё вытянулся за последние месяцы, и теперь его ноги от самых икр свисали с подростковой кровати. Однако, кудрявому это совершенно не мешало. Эти двое дрыхли беспробудным сном, а в комнате висел характерный душок удавшейся вчера попойки и дыма от костра. Я хмыкнул и закрыл дверь. Хорошо, что они добрались целыми и невредимыми. Мне оставалось только надеяться, что с потрясным «жуком» Елены тоже всё в порядке.

Вспомнив, где дверь в спальню бабушки Уэев, а где ванная, я пробрался в санузел и закрылся на защёлку. Я не знал, насколько нормально влезать ранним утром в чужие ванные, но не мог позволить себе в подобном виде идти и спрашивать разрешения. Ванная была небольшая, старинная и уже требовала ремонта. Но тут был унитаз (как же вовремя, боже!), раковина, ванна с душем и даже небольшое зеркало. В последнем отражалась моя кайфующая физиономия (сколько удовольствия можно получить от простых человеческих радостей типа справления нужды, всегда удивлялся этому) и голый по пояс торс в засохших и шелушащихся потёках. Фу, как же это стрёмно смотрится…

В душе, окунаясь под холодные и горячие струи и натирая всю кожу мылом до красноты – мне не было противно, чёрт, это же были мы с Джерардом… Но всё же я предпочитал быть чистым, если выпадала такая возможность. Так вот, в душе, пока вода разбивалась о мою шею и спину, а иногда и затылок, я снова вспомнил про странный сон. На самом деле он был настолько ярок, что в первые минуты мне хотелось написать целую историю и даже песню по нему. Он произвёл сильное впечатление, даже руки немного дрожали, когда я вспоминал полный решимости взгляд Джерарда из сна. Он собирался прыгнуть, и я бы не раздумывая прыгнул вместе с ним. Но в реальности всё было намного сложнее. В реальности «нас» как таковых просто не было. Не могло быть. Меня это почти не волновало, пока я не начинал думать обо всём. А когда начинал думать – расстраивался. Потому что… не мог придумать ничего дельного. Поэтому я просто забивал и запрещал себе смотреть в будущее дальше, чем вечер сегодняшнего дня. Я надеялся, что Уэй простит мне мой утренний побег из-под его бока. А ещё очень сильно хотел (и не меньше – боялся) встретиться с ним глазами сегодня.